Неприятель же, оказавшись целиком в карцере, испытывал жгучую потребность утвердиться на чем-либо устойчивом и хоть немного просушить липкие и нехорошо пахнущие после путешествия по протоку перья. Он было завис прямо на железе у входа-выхода ее, уцепившись когтями за дряблую пленку эпидермиса, но тот не был рассчитан на такое и беззвучно лопнул, оросив сатрапа Модеста фон Брюгеля голубоватой влагой.
Железа сократилась, и Дон Карлос сорвался со стены. Сориентировавшись с похвальной быстротой, он избрал для посадки клетку, где сонный Ангам Жиа-хп потягивался, грохоча, как рассыпающаяся поленница дров. Рассыпавшись окончательно, узник пришел в себя и прильнул к решетке, в волнении наблюдая развитие событий.
Посадка врага на клетку хозяина привела Калиостро в ярость. Лингвист издал боевой клич и ринулся в атаку.
— Цука!.. — отчаянно вскрикнул какаду и проскользнул в клетку Ангама. Калиостро настиг его там и атаковал сверху, но тот, сделав бочку, красиво ушел влево. Постоянно сидя в неподвижности, лингвист несколько утратил навыки ведения воздушного боя и потому решил загнать врага в угол. В свою очередь, оправившись и обсохнув, Дон Карлос сам изготовился к нападению. Битва завязалась. Первые цветные перья закружились в воздухе. Бойцы с яростными и угрожающими криками метались меж ветвей энергоколонн. В их бешеной карусели ничего нельзя было разобрать, и никто впоследствии не мог сказать, на чью сторону клонилась чаша весов, потому что неожиданно на месте сражения неярко полыхнуло что-то напоминающее шаровую молнию, раздалось протяжное «шш-шш-ш…», словно воздух выпускали из кислородной подушки, и багряный Дон Карлос исчез. Калиостро, потерявший цель, бестолково вертелся над ареной, ругаясь словами, подслушанными у пиратов.
— Дядя Ангам, что это он? — спросил проснувшийся Литте, но Ангам Жиа-хп, лишенный лингвиста, мог только разводить ветвями, пытаясь успокоить младшего собрата.
А когда Калиостро, утомившись, вернулся на свою ветку, вдруг заработал приемник, светящийся в углу нездоровым гнилостным светом:
— …ам …ель угрожа… — донесся искаженный помехами и отчаянием голос Лиры, — …я не зна… О!..
Передача оборвалась, но и услышанного было достаточно, чтобы Ангам Жиа-хп понял все. Мгновенно привязанности вечно влюбленного поэта прокоммутировали с точным знанием физика, отвлеченные теоретические измышления налились кровью личного опыта, бесценными впечатлениями последних дней и минут. Теория гекубизма была создана, и был создан план спасения Лиры!
Понадобились минуты, чтобы объяснить все верному Литте. Поэты, как ртуть, прошли сквозь частую сетку вольера и двинулись вперед. Красный от натуги Литте толкал кадку с другом, а сам Ангам Жиа-хп настраивал голос лингвиста Калиостро на нужный тембр, бормоча угрожающие формулы то дискантом, то гулким басом.
* * *
Некогда напротив каморки, приютившей изгнанную из своей каюты Лиру Офирель, находился актовый зал звездохода. Но теперь занедуживший «Конан Дойл» сокращал внутренние объемы, и первым делом пострадало помещение театра. Утробистый зал превратился в небольшую комнатушку, уставленную кукольной мебелью, а широчайшая в космофлоте сцена напоминала интимно занавешенный альков. Широкие двустворчатые двери стали не шире кошачьего лаза, а запасной пожарный выход вообще не заслуживал бы упоминания, если бы именно через него мстительные поэты не проникли в зал, воспользовавшись подсмотренным у попугаев умением проходить сквозь малые отверстия.
Ангам Жиа-хп удобно расположился посреди сцены, скрылся в предательском полумраке, притворившись пришедшим в негодность театральным реквизитом, обветшалой авангардистской декорацией. Литте подкрался к дверям и незаметно выглянул наружу.
Модест фон Брюгель метался по опустевшему коридору, осторожно пробуя на прочность упругий входной клапан. Так же как и его канувший в небытие сотоварищ, он был мокр и липок, но, снедаемый нетерпением, не замечал ни ночной прохлады, ни неполадок в своем туалете.
— Очаровательница! — шипел барон, пригнувшись к дверной ручке. — Отворите! Это я, ваш Модя! О, если бы вы могли узреть мое киша… пардон, кипящее сердце, вы бы не колеблясь… колебаясь… бросились в мои объятья. Откройте же, мадемуазель, здесь никого нет!
Никто не отвечал на страстное воркование затянутого в китель ловеласа: Лиры Офирель не было дома, вскоре после описанных событий она была вызвана Дином Крыжовским и теперь находилась в рубке на тайном собрании членов экипажа. Но ни соблазнитель, ни защитники Лириной чести не могли того знать. Следовало спешить, и Ангам Жиа-хп начал действовать.
— Это вы, Модест? — вывел первую руладу блок-лингвист. Голос оказался отрегулирован не очень удачно, он получился слишком низким и грудным, почти как у Иды Клэр.
— Я, мадам! — испуганно откликнулся подпоручик, шатнувшись от запретных дверей.
Ангам Жиа-хп резко крутанул хвост лингвисту, выходя на нужный диапазон. От боли лингвист издал дурной кошачий звук, но следующую фразу произнес голосом почти тождественным Лириному и вдобавок украшенным некоторой долей несвойственного Лире кокетства:
— Простите, я ошиблась, оказывается, ваше превосходительство ожидает здесь свое непосредственное начальство! В таком случае, я удаляюсь. Всего наилучшего!
— О пардоне меня, мадемуазель! — вскинулся Модест. — Ваша шутка, комильфо, как вы меня напугали, имея в виду шарман души, пощадите, прелестница. Но где же вы?
— Тише! — перешел к делу Ангам Жиа-хп. — Кругом посторонние, поберегите мое доброе имя. Идите сюда.
Литте легким толчком распахнул двустворчатые, традиционно неудобные двери. Фон Брюгель изумленно уставился на открывшийся лаз.
— Как прикажете понимать? — вопросил он. — Это небольшой розыгрыш? Весьма мило! Ха-ха.
— Лезьте же, я жду! — колоратурил во тьме Ангам Жиа-хп. — Здесь мы будем в безопасности!
Любвеобильный пират опустился на колени и боязливо заглянул в дверцы. Рассмотреть он успел немногое, но и увиденное превзошло все ожидания.
— Будуар!.. — сладко простонал развратник и решительно ввинтился в лаз.
Хрипя от натуги, остзеец протаскивал себя сквозь узкий ход, как сквозь фильеры, и, потеряв в давке один погон, вывалился в зрительный зал, прямо в колючие объятия безжалостного дуэнца.
Расправа была короткой. Почувствовав на своем челе шипастые тернии, мерзавец бестолково замахал конечностями, закричал: «Ай-ай!» — и более ничего, ибо зеленая вспышка положила конец его бездарному эрзацсуществованию. От заслуженного пирата, бывшего подпоручика конно-артиллерийского полка, черносотенца, остзейского барона Модеста фон Брюгеля остался один незаконно присвоенный эполет и две перламутровые пуговицы.
Оживленная несколькими случайными светляками, вполнакала засветилась под потолком люстра. В мерцающем ультрафиолетовом (длина волны в съежившемся зале тоже сокращалась) свете можно было видеть гордо вздымавшуюся над поверженными останками врага фигуру Ангама Жиа-хп. Ветви его опалила вспышка, широкий ожог обугленной полосой пересекал торс, живица выступала на больном месте и янтарными бусинами скатывалась вниз.