Крыжовский увидел это правым глазом, и тотчас левая половина его лица побледнела и отнялась. И то сказать, наблюдавшая за происходящим с высоты корабля Ангам Жиа-хп в ужасе трепетала листвой, в которой на глазах появлялись желтые пряди пережитого. Чем она могла помочь своим друзьям?
Капитан продолжал оцепенело взирать из-под сетки, и все, что он видел, были крысы. Но вот на самой кромке сцены глаз его уловил нечто новое. Повернув голову, Крыжовский увидел странное существо. Покрытый живыми грызунами, на траве сидел и блаженно улыбался человек. То был Иоахим Готфрид Беркенбаум по прозвищу Каркас. Он гладил и ласкал зверьков, и они несли ему свою добычу как охотничьи собаки идеальной выучки. Каркас словно мед в сотах поедал подношения — крупных муравьев.
— Очень рад вас видеть, гражданин Каркас, — осторожно произнес Крыжовский. — Не могли бы вы попросить ваших… э-э… друзей помочь нам? У нас дама.
Каркас заглянул в самую душу капитана и нашел там много страха и мало любви к своим бурым подопечным. Он поморщился и что-то пропел. Крысы схлынули, Стойко и Лира медленно поднялись на ноги, откинув москитные сетки.
— Не скажете, как пройти к морю? — первым делом поинтересовался Стойко, трезво рассудивший, что маршрут крысиного войска должен начинаться с той точки побережья, где скрывается беглая шхуна.
— К утру вы будете у моря, — спел Каркас.
* * *
Освоившись или, как принято ныне выражаться, адаптировавшись, десант со шхуны задумался о ночлеге.
Сон в джунглях. Душный пряный экстракт тропической ночи в зеленом флаконе леса.
Принялись рыть яму в песке. Кортики и заскорузлые длани пиратов легко откопали в красной пушистой крупе удобную экологическую нишу.
— Господа, гляньте, что это? Какие камушки! — оживилась бывшая космическая воительница, заметив обычный янтарь, которым сплошь были нашпигованы кучи добытого мужчинами песка.
— Э, да тут их чертова прорва! — заметил Сююр-Тук Эфенди и, взяв кусок покрупнее, попробовал укусить его. Смола треснула в кремневых резцах кока.
— Э, да тут что-то есть!
На изломе камня и в самом деле было видно нечто — крупная желтая оса с помятыми крыльями искореженного аэроплана. Пока изумленные глаза бродяг с младенческим восторгом таращились на нее, оса шевельнула усиками, напрягла брюшко, после чего тщательно проверила сочленения суставов. Проверка показала, что левая средняя лапка прочно увязла в камне. Измятые крылышки, нервно подергиваясь, помаленьку распрямлялись и вдруг пропали в жужжащем ореоле. Лапка не пускала в полет, но тяга была так велика, что ювелирный суставчик не выдержал, порвался, и свободное создание прянуло вверх.
— Эка! — Анастасио Папа-Драки восхищенно встряхнул кудлатой головой.
Бац! — реликтовое насекомое со всей прытью вонзило жало в облупленный греческий нос. Хозяин носа ойкнул. Ида заверещала. Собачка проснулась на сундучке и затявкала. Педро, живо припомнивший злоключения внутристенного бытия, метнулся в заросли и затаился там, стараясь не дышать и прикрыв для верности лицо.
Но о нем не вспомнили. Было еще достаточно светло, и беглецы, увлекшись сбором янтаря, с восторгом, а ужаленный с ужасом, обнаружили, что в каждом кусочке прячется скрюченное заколдованное существо. Большей частью там были слепни, шершни, пчелы, стрекозы. Встречались пауки, мокрицы и муравьи. Мелкие чечевички прятали комаров и блошек, иногда сразу по несколько штук. Иде Клэр посчастливилось найти великолепный обломок с ящерицей. Сквозь прозрачное тело доисторического минерала был виден даже бумажный ярлычок с латинским наименованием пленницы, привязанный ниткой к сухой лапке.
К зубастому Эфенди выстроилась очередь — колоть образцы. В воздухе, дотоле неподвижном, заметались опасные летуны, оснащенные отточенным разящим оружием. Пауки расползались по песку, в котором трудно барахтались муравьи. Ящерица долго не приходила в себя, но, согретая дыханием женщины, откинула мутные веки и юркнула в атласную норку рукава. Сделался новый переполох. Однако внезапно и густо стемнело. На небо цугом выехали луны. Пора было опускаться в ночевальную яму.
Первым туда на брюхе съехал Сююр-Тук Эфенди. Утвердившись на дне, воткнул в песок ятаган и накинул на него плащ, соорудив подобие палатки для госпожи. Ида Клэр, измученная, но так и не поймавшая прыткую рептилию, явно стремившуюся к симбиозу с роскошной атаманшей, нерешительно ступила на склон конуса. В тишине шуршали струи песка.
Жуткий крик смертельно испуганного животного ударил вдруг из глубины песчаного рупора и отлетел к небу. Атаманшу подхватили, и Песя Вагончик, бухнувшись на живот и свесив бесстрашную голову в самый ад, вытаращился в темноту.
— Ну?.. — слабо икнула Клэр. — Что там?.. Что с Эфенди?
Песя оцепенело молчал, затем взвился на ноги и, тыча трясущейся рукой в провал, зашептал электрическим голосом:
— Я знаю, что это, мадам! Я вспоминаю. Оно называется… Но, боже, какой!.. Такое называется муравьиный лев! Нам учитель рассказывал. Они водятся в песке. Насекомые они. Аркадий Назарыч… В Винницкой у нас гимназии… Мы его так и прозвали — Муравьиный Лев. Фамилия у него была Муравлев…
— Что с нашим другом? — уже грозно и требовательно воскликнула великая разбойница.
— …муравьи, попадая в ловчий конус, неизбежно становятся жертвой сильного и жестокого хищника… — просветленно цитировал Песя, застигнутый теплым дождем детских воспоминаний.
— Сююр-Тук Бек Паша Эфенди не муравей! И не гимназист! — возвысила голос королева. — Я теряю людей! Сделайте что-нибудь. Эй, кто там?
Но «там» никого не было. Лишь храбрая болонка, всегда готовая к беспримерному героизму, залилась боевым лаем и, утопая в песке, ринулась в логово врага.
Тем временем на дне ямы происходило следующее. Жертва неточных представлений и небрежного чтения научной литературы — муравьиный лев пятнадцати пудов почуял муравья на шее Эфенди Бек Паши. Что ему Эфенди? Но несчастный кулинар, впервые осознав себя пищей, произвел крик, закатил свои большие глаза к небу и пал ничком. Чудовище, нипочем не желая упустить своего первого муравья, кропотливо искало его в складках засаленного пластрона, словно терпеливый учитель, не теряющий надежды обнаружить единственный колосок знания в запущенном пустыре ученической головы. Муравей умело уходил по пересечённой местности.
И тут с неба падает собака. Такая породистая и такая яростная. Этакий взрывпакет в красивой упаковке.
А Эфенди все равно. Он тянет божественный мокко и заводит большие глаза в потолок кофейни. Когда же принесут финики? Сколько в Стамбуле собак! Что они так лают? «Ваши финики, Эфенди», — кто-то трясет его за плечо и лает прямо в лицо. Повар поворачивает глаза на место и открывает их. Женевьева тянет его остренькими зубами за бороду. Чудовище закапывается в дно ямы, раздирая плащ кинжалами когтей. Разве оно виновато в таких когтях? Кое-кому следовало внимательнее читать в свое время…
Из тьмы доносятся голоса, все приходит в норму, и натерпевшиеся страху разбойники устраиваются на ночевку подальше от неудачно вырытой норы. Спасенный муравей спит, свернувшись калачиком на жирной шее Эфенди. По небу одна за другой следуют четыре луны, а глубоко под землей ходит неведомыми путями несчастный, изголодавшийся муравьиный лев и мало ли кто еще.