37 альта.
Теперь вспомнить, как все было. Оставалось пять часов. Капитан, бледный и страшный, не дал мне вбежать в рубку криком:
— Лира Игнатьевна пропала! Десять минут назад кончили считать. Вышла от меня, тотчас всюду свет погас. Я к силовому щитку — батюшки-светы! — предохранителей нет. В запасном комплекте одни личинки, да и то бронзовок. Не выдержат. Кричу по инструкции: «Штурман, где вы?» Пропала.
Услыхав, чуть не потерял головы. Но применяю спецметод — считаю до восьмисот, пропуская числа, делящиеся на семнадцать (метод Новицкого), и беру себя в руки. Найти Лиру. Спасти. Остается четыре часа. Пока приходил в норму, капитан куда-то умчался, верно, махнул на меня рукой. Тем лучше, никто не будет мешать.
Начинаю с обсчета вариантов. Иду на поклон к Ангаме. Заламывает ветви в отчаянии, будто хочет сплести из них корзину и спрятаться в нее от постигшего. Все-таки она существо, раз такая боль. Мне потом Лира показывала стишки, написанные Ангамой после этих событий. Я переписал.
Упражняясь в приемах запретных,
Некий гений предела достиг.
И ему среди истин конкретных
Абсолют показался на миг.
Полыхнул голубым океаном,
Прозвучал на своем языке,
Переполнил предчувствием странным
И пропал у себя в далеке.
Но коснулось ушных перепонок,
Или то показалось на миг,
Будто где-то смеется ребенок
Или, может быть, плачет на крик.
Озадачен вернувшийся гений:
Так чему я свидетелем был?
Нужно в сущности этих видений
Разобраться, пока не забыл.
Ведь не смеет бесчувственный космос,
Или как там его ни назвать,
Имитировать голосом косным
Плач ребенка, зовущего мать.
Если то, что я слышал — рыданье,
Значит, стоит стремиться туда,
Значит, это живое созданье,
А не просто струится вода.
И пропев благозвучное слово,
И дыханье в груди перекрыв,
Чародей переправился снова
За черту, за опасный обрыв.
Но разгон оказался чрезмерным,
И не выдержал тоненький мост.
И… кровоизлияние в мозг.
А не надо быть нервным.
Внизу Лириной рукой приписано: «Душа его была привлечена собственным отражением в себе самом. Какая древняя баллада! Как далеко мы ушли от этого!»
По-моему, тут страшная заумь, но все же следует над этим подумать, иначе мне никогда не понять Лиры.
Однако отвлекся. Утешаю поэта, предлагаю объединить усилия. Прошу рассчитать варианты. Перестает плести корзину и делается умницей.
— Всю информацию, пожалуйста, — говорит. — Свет погас? Почему же раньше не сообщили? Минутку… Да, только так. Л. И. Офирель похищена обитателями камышей. Проверьте, на месте ли ее личное дело, а также «Большой корабельный слесарный набор».
— Это к чему? — спрашиваю.
— У меня все, — отвечает.
Остается три с половиной часа. Сейчас-то хорошо вспоминать, а тогда… Самое ужасное — ни личного дела, ни слесарного набора! Откуда она узнала? Неужто с помощью своих стихов? Но главное, что похитители — красавчики с полотен нашего живописца. Бедная Лира! В таких случаях принято писать: «Бр-р!»
За две минуты собрался в путь: болотные сапоги, накомарник — и спасательная экспедиция началась! Старику ни звука, погубит весь план, заставит проверять наличный инструмент по инструкции, то есть в алфавитном порядке. Отпочковываю капсулу типа «Внешний мир — благоприятная среда». Будет ей местечко в музее Бруча. И вот, по вечно синей воде скользит капсула, ходовые ворсинки повизгивают, стругая залив. До поселения обитателей шестьдесят миль. Ага, впереди тучи чаек и макушки жилищ! Прячу шлюпку в камышах, по пояс в воде бреду к плавням. Хорошо еще, что чайки помет не роняют — у них его нет. Из поэзии взяты.
Лиргород прячется в зарослях цикуты. Вот и обитатели. Все громче щебет. Когда они явились с картин этого маньяка, то ворковали и гукали. Мутируют, бедняги. Вижу много нищих. Тянут лапы, плавники, корешки. На севере, озаренная восходом, рдеет Монт-Офирель. Как-то там Думка? Потом надо будет проверить.
Проникаю в город. Силюсь не удивляться, но удается плохо. У них тут, оказывается, расцвет архитектуры! Когда успели — непонятно. Центр ансамбля — огромная плетеная шляпа, небрежно опрокинутая шутником-зодчим посреди сильно заболоченной поймы неспешно виляющего к заливу ручья. От земли к полям архитектурно-антикварной редкости поднимаются бесчисленные ступени, сплошь занятые белобрысыми худощавыми девами со спящими глазами. Девы заученными сомнамбулическими движениями передают по цепочке всевозможные посудины — птичьи черепа, ковши, ушата, полные, вероятно, воды. Верхняя данаида опрокидывает их в шляпу; и вода струйками выпирает изо всех щелей.
Среди лужи сооруженная из осоки палатка. Очередь стоит, дают какой-то напиток. Вот и зацепка. Становлюсь за старикашкой, вылепленным из большой перезревшей клубничины. Лысая голова торчит из воротника чашелистиков. За мной громоздится шеренга из таких же милашек, но двух похожих нет. Талант этот Джон. На востоке за мысом взлетает огненный шар, на «Конане» бьют склянки. Остается три часа. Очередь движется, и я решаюсь. Деликатно снимаю с плеча соседа жирного слизня, который уже выел немалую дыру, и спрашиваю, кивая в сторону шляпы:
— Дорогой друг, как здоровье госпожи? Что говорят?
Клубничник внезапно темнеет и кричит театральным голосом:
— Горе! Горе! Госпожа больше не живет в Хижине! Госпожу похитили!
Вот те раз! Неужто Дин успел? Только хотел расспросить подробнее, как мой собеседник неожиданно и бурно растекся лужей клубничного сиропа. Пример оказывается заразительным, очередь катастрофически редеет, я обнаруживаю, что стою в ней первым. За стойкой хозяйничает весьма необычный сладкоежка. Он, не слишком утруждая себя обслуживанием клиентов, без отдыха пожирает розовый подарочный торт. Отделив кусок опасной бритвой, отправляет ее в пасть, смачно разминает кусок языком и резко выхватывает лезвие изо рта. Продавец в черном жениховском фраке с хризантемой в петлице, а ниже пояса — гнутые ножки венского стула. Мне становится не по себе, но уйти я не осмеливаюсь. Выдергиваю из проходящего мимо засохшего жереха чешуйку с фрагментом боковой линии, протягиваю его стулу-жениху и получаю синий вспененный напиток в деревянной плошке.
— Пейте, не отходя от кассы, — зловеще шипит стул, размахивая бритвой.
Срываю с пояса флягу, переливаю синюху. Кажется, все удовлетворены.
— Где же искать Лиру? — забывшись, задаю вопрос вслух и мгновенно получаю ответ от случившегося поблизости лилового пузыря на воробьиных ножках:
— Госпожу увезли в Логово. Ее отнял Золотоплечий.