Казалось бы, расследование Шульца было довольно одностороннее, так как состояло оно в основном из бесед со Смитом и Хикоком, после которых адвокат сказал прессе: «Вопрос поставлен так – имеют ли явно виновные, но не имеющие средств ответчики право на нормальную защиту? Я не думаю, что Канзас будет сильно или надолго поражен смертью этих апеллянтов. Но я не думаю также, что Канзас когда-нибудь оправится после смерти судебного процесса, проведенного с соблюдением всех требований законности».
Шульц зарегистрировал ходатайство habeas corpus, и Верховный суд Канзаса уполномочил одного из своих собственных юристов, достопочтенного Уолтера Г. Тила, провести новое слушание в полном масштабе. Так и получилось, что спустя почти два года после суда все действующие лица вновь собрались в зале суда в Гарден-Сити. Единственные, кого не хватало из старых участников, – это сами ответчики; на их месте стояли судья Тэйт, старый мистер Флеминг и Гаррисон Смит, чья карьера была под угрозой – не из-за самих жалоб, а из-за того, что Ассоциация юристов могла им поверить. Слушание, которое по одному пункту было перенесено в Лансинг, где судья Тил выслушал показания Смита и Хикока, заняло шесть дней; в конечном итоге все пункты были закрыты. Восемь присяжных заседателей поклялись, что они никогда не знали никого из членов семьи Клаттеров; четверо признались, что были поверхностно знакомы с мистером Клаттером, но все, включая Н.Л.Дуннана, авиадиспетчера, который во время предварительной проверки дал спорный ответ, заявили, что были беспристрастны в момент, когда приступили к своим обязанностям. Шульц бросил Дуннану вызов: «Как вы считаете, сэр, хотели бы вы, чтобы вас судили присяжные с таким настроем, какой был в тот момент у вас?» Дуннан ответил: «Да»; тогда Шульц задал вопрос:
– Помните ли вы, как вас спросили, как вы относитесь к смертной казни?
Свидетель, кивнув, ответил:
– Я сказал, что при нормальных условиях я был бы против. Но учитывая размеры преступления, я мог проголосовать и «за».
Подловить Тэйта было куда труднее: Шульц по когтям понял, что перед ним лев. Отвечая на вопросы о его предполагаемой дружбе с мистером Клаттером, судья сказал:
– Он [Клаттер] однажды был истцом в этом суде, по делу, которое я разбирал, о причинении ущерба самолетом, упавшим на его территорию; он предъявлял иск о возмещении убытков – насколько я помню, речь шла о плодовых деревьях. Кроме этого случая, я ни разу не пересекался с ним. Никаким образом. Я видел его, может быть, раз или два за год…
Шульц, теряя почву под ногами, сменил тему.
– Известно ли вам, – спросил он, – каким было настроение общественности после задержания этих людей?
– Думаю, да, – ответил ему судья с уничтожающей уверенностью. – По-моему, отношение к ним было такое же, как ко всякому преступнику, – люди считали, что их следует судить в соответствии с законом; что, если они виновны, им должен быть вынесен приговор; что с ними следует обращаться так же справедливо, как с любым другим человеком. Не было никакого предубеждения против них из-за того, что они обвинялись в преступлении.
– Вы хотите сказать, – хитро прищурился Шульц, – что вы не видели никаких причин перенести заседания суда в другой город?
Губы Тэйта искривились, глаза засверкали.
– Мистер Шульц, – сказал он так, словно издал протяжное шипение, – суд не может по собственной инициативе перенести место заседаний. Это противоречит закону штата Канзас. Я не мог изменить его самовольно, если не было соответствующего требования.
Но почему этого требования не выдвинул никто из защитников? Шульц задал этот вопрос им самим, поскольку, по мнению адвоката из Уичито, главной целью слушания было дискредитировать их и доказать, что они не обеспечили своим клиентам даже минимальной защиты. Флеминг и Смит противостояли нападению в хорошем стиле, особенно Флеминг, который, в вызывающем красном галстуке и с твердой улыбкой на лице, осадил Шульца сугубо по-джентльменски. Объясняя, почему он не просил об изменении места судебных заседаний, он сказал:
– Я посчитал, что раз преподобный Коуэн, священник методистской церкви и всеми почитаемый человек, занимающий в нашем обществе высокое положение, так же как и многие другие местные священники, высказался против высшей меры наказания, то заседания по крайней мере будут проходить в городе, где наибольшее по сравнению с другими областями количество людей склонялось к мысли о том, что в вопросе наказания нужно проявить снисхождение. К тому же брат миссис Клаттер выступил в печати с заявлением, что он не считает, что ответчиков нужно карать смертной казнью.
У Шульца было множество замечаний, но в основе их все же лежало предположение, что из-за давления общественного мнения Флеминг и Смит сознательно пренебрегали своими обязанностями. Оба они, настаивал Шульц, предали интересы своих клиентов, недостаточно с ними консультировались (мистер Флеминг ответил: «В этом деле я старался больше, чем когда-либо, и уделял ему гораздо больше времени, чем всем другим делам»); отказались от предварительного слушания (Смит ответил: «Но, сэр, ни я, ни мистер Флеминг тогда еще не были назначены защитниками подсудимых»), делали заявления для печати, которые повредили ответчикам (Шульц Смиту: «Известно ли вам, что репортер Рон Кулл из топикской газеты „Дэйли кэпитал" цитировал ваши слова, сказанные во второй день судебного заседания, о том, что у вас нет сомнения в виновности мистера Хикока и вас интересует только одно – как добиться вынесения приговора о пожизненном заключении вместо смертной казни?» Смит Шульцу: «Нет, сэр, если там было сказано, что это мои слова, значит, там сказано неверно»); и, наконец, не сумели обеспечить надлежащую защиту.
На это последнее суждение Шульц особенно упирал; уместно привести заключение по этому вопросу, данное тремя федеральными судьями в результате последующего обращения к Апелляционному суду США по десятому судебному округу: «Мы считаем, что юрист, рассматривающий ситуацию ретроспективно, упустил из виду проблемы, которые стояли перед адвокатами Смитом и Флемингом, когда они выступали защитниками апеллянтов. Когда они принимали назначения, оба апеллянта подписали признания, и в тот момент они не утверждали, как не утверждали и после, что эти признания были получены под давлением. Приемник, взятый из дома Клаттеров и проданный апеллянтами в Мехико, был представлен суду, и адвокатам были известны еще и другие доказательства вины их подзащитных. Когда подсудимым предложили ответить на выдвинутые против них обвинения, они промолчали, хотя им необходимо было заявить о своей невиновности. В тот момент у следствия не было никаких существенных доказательств их вины и не было необходимости с самого начала судебного процесса строить защиту на основе невменяемости. Попытка построить защиту на невменяемости вследствие серьезных повреждений, полученных несколько лет назад при несчастных случаях, на головных болях и периодических помрачениях рассудка Хикока была подобна хватанию за пресловутую соломинку. Адвокаты столкнулись с ситуацией, когда возмутительные преступления были совершены в отношении невинных людей. При этих обстоятельствах можно оправдать их заявления о том, что они не сомневаются в виновности своих подзащитных и рассчитывают только на милосердие суда. Им оставалось надеяться лишь на неожиданный поворот судьбы, который спас бы жизнь этим заблудшим душам».