– Ну, разве он не замечательный? – прошептала Кэролайн Эллисон своей дочери Шарлотте. – У него простейшее слово или жест настолько полны чувством…
Они сидели бок о бок в полутемной театральной ложе, обитой красным бархатом. Стояла поздняя осень, но еще не топили, и в театре было холодно. К концу первого акта от скопления людей в партере воздух внизу потеплел, но здесь, в первом ярусе, было иначе. Иногда зрители согревались рукоплесканиями и топаньем ног, но сейчас в драме настал напряженный момент, и шорох возбуждения больше напоминал мерзлявую дрожь.
Сцена сияла огнями, актеры выгодно выделялись на фоне романтических, хотя довольно шатких, деревянных декораций. Внимание Кэролайн особенно привлекал один из актеров, мужчина немногим выше среднего роста, худощавый и тонкий в кости, с орлиным носом; выражение его лица было одновременно насмешливым и мечтательным. Угадывалась в нем и склонность к трагическому мировосприятию. Это был Джошуа Филдинг, актер-премьер труппы, и Шарлотта теперь совершенно убедилась, что мать выбрала этот спектакль именно из-за него.
Кэролайн явно ожидала ответа. На ее подвижном интеллигентном лице сейчас отражалось какое-то необычное тревожное ощущение, словно ответ Шарлотты имел для матери большое значение. Мать не так давно овдовела, однако на смену первому порыву горя вскоре пришла эйфория, ощущение свободы, словно Кэролайн поняла, как много предстоит ей узнать и сделать без постоянного сдерживающего начала – теперь, когда она сама себе хозяйка. Миссис Эллисон читала что хотела, в том числе политические статьи и дискуссии на спорные темы, иногда скандального толка; свободно встречалась с представителями разных социальных групп и обсуждала с ними разнообразные проблемы, что раньше ей не дозволялось; слушала лекции реформаторов, путешественников и ученых, сопровождавших свои выступления показом фотографий и диаграмм.
Однако удовольствие, которое она получала от такой жизни, иногда слегка омрачалось чувством одиночества.
– Да, мама, действительно хорошая игра, – искренне согласилась Шарлотта. – У него такой голос, который можно слушать часами.
Кэролайн улыбнулась и снова обратила внимание на сцену, на какое-то время вполне удовлетворенная.
Шарлотта искоса взглянула на мужа, но глаза Томаса были прикованы к зрителям, занимавшим ложу того же яруса в десяти шагах от них. Там сидел мужчина немного за шестьдесят с редеющими волосами и широким лбом. В данный момент он не отрываясь глядел на сцену. Рядом с ним находилась красивая темноволосая женщина, по крайней мере лет на двенадцать-четырнадцать моложе. Когда она пошевелилась, слегка повернув голову и коснувшись рукой волос, на ее шее сверкнуло драгоценное ожерелье.
– Кто это? – прошептала Шарлотта.
– Что? – вскинулся от неожиданности Питт.
– Кто они? – тихо повторила она, смотря мимо него на ту ложу.
Томас немного смутился. Визит в театр был как бы подарком от Кэролайн, и ему не хотелось казаться рассеянным, хотя пьеса не слишком его интересовала.
– Это член Апелляционного суда, – прошептал он в ответ, – мистер Стаффорд.
– А это его жена? – Шарлотта старалась понять, что именно так заинтересовало мужа.
Тот незаметно улыбнулся.
– Да, наверное, а что?
Шарлотта взглянула на другую ложу почти с нескрываемым интересом.
– Тогда почему ты на них так внимательно смотришь? – спросила она, все еще шепотом. – А кто сидит в соседней ложе?
– Да как будто судья Ливси.
– А он не слишком молод для судьи? Но довольно красив, правда? И миссис Стаффорд, по-видимому, тоже так думает…
Питт скосил глаза в сторону тещи – Кэролайн была слишком занята происходящим на сцене, чтобы прислушиваться к их разговору. Он проследил за взглядом Шарлотты и едва слышно ответил:
– Да нет, не черноволосый, а тот, что поближе. Молодой – это Адольфус Прайс. Он адвокат суда Ее Величества. А Ливси – тот дородный седой мужчина.
– Ну, хорошо, но почему же все-таки ты столь внимательно их разглядываешь?
– Меня удивило, что мистер Стаффорд очень напряженно следит за действием, – ответил Питт, слегка пожав плечами. – Пьеса слишком уж романтична. Вот не думал, что он любит такие. Десять минут не отрывал взгляда от сцены, а то и больше… Даже ни разу не сморгнул!
– Но, может, он влюблен в Тамар Маколи? – спросила Шарлотта, слегка хихикнув.
– В кого? – ответил, поморщившись, Томас.
– Да в актрису! – Шарлотта потеряла терпение и на мгновение повысила голос. – Да ну же, Томас! Погляди, наконец, на сцену. Эта актриса играет главную героиню!
– О да, конечно! Забыл, как ее зовут. Извини. Но говори тише, – заметил он ехидно. – И тоже смотри.
Они устремили внимание на сцену и почти четверть часа молчали, когда вдруг из ложи Стаффорда послышались негромкий крик и какая-то приглушенная суета. Даже Кэролайн вынуждена была оторвать взгляд от сцены.
– Что происходит? – спросила она, встревожась. – Что случилось? Кому-нибудь плохо?
– Да, похоже на то, – ответил Питт, отодвигая стул, словно собираясь встать, но затем переменив свое намерение. – Наверное, судье Стаффорду стало нехорошо.
И действительно, миссис Стаффорд вскочила и явно в тревоге наклонилась над мужем, стараясь ослабить узел его галстука и расстегнуть воротничок, говоря что-то тихо и взволнованно. Судья, однако, не отвечал. Его конечности судорожно подергивались, а на лице застыло неподвижное выражение, как будто он и сейчас не мог отвести взгляда от сцены и актеров, игравших предназначенные им роли.
– Может, надо помочь? – прошептала нерешительно Шарлотта.
– Но что можно сделать? – У Питта был встревоженный вид, лицо нахмурилось. – Ему, скорее всего, необходим врач. – Однако он опять отодвинул стул и поднялся. – Наверное, все-таки надо взглянуть; может быть, она хочет, чтобы кто-нибудь послал за врачом. И, возможно, надо перенести его в более укромное место, где он мог бы полежать. Пожалуйста, извинись за меня перед Кэролайн. – И, не ожидая ответа, Питт выскользнул в дверь.
Очутившись в широком коридоре, он поспешил к интересующей его ложе, считая двери, пока не достиг нужной. Стучать было бессмысленно: женщина старалась изо всех сил помочь мужу и не подошла бы открыть. Впрочем, дверь была не заперта, более того, слегка приотворена, поэтому Питт толкнул ее и вошел.
Сэмюэл Стаффорд осел в кресле почти бесформенной грудой, лицо у него пылало. Даже от двери Питт мог слышать его громкое трудное дыхание. Джунипер Стаффорд теперь стояла у края ложи, прислонившись к бортику, прижав руки к лицу так сильно, что побелели суставы пальцев. Ее, казалось, парализовал страх. Возле Стаффорда опустился на колено судья Игнациус Ливси.