– Да, сэр, – попыталась ответить она самым кротким образом, но ей это совершенно не удалось, – спасибо, сэр. Я никогда больше так не сделаю.
Он что-то недоверчиво пробурчал.
Зашумел чайник. Шарлотта заварила чай и поставила чайник на стол вместе с хлебом, маслом и джемом. И Джо проглотил все чуть не прежде, чем она положила это на тарелку, а Грейси села и взяла в руки кружку с дымящимся чаем, чувствуя, как жизнь вместе с теплом и болью вливается в ее окоченевшие пальцы. Она улыбнулась Джо, глядя на него через стол; он тоже смущенно улыбнулся в ответ и отвел глаза в сторону.
– Пойду поищу тебе что-нибудь сухое из одежды, – Шарлотта с сомнением взглянула на его тощую фигуру, – а ты, Грейси, сейчас же ляжешь в постель. И встанешь только тогда, когда я тебе разрешу.
– Да, мэм.
Питт присел на край стола.
– Вы теперь его арестуете, сэр? – спросила Грейси.
– Конечно.
– Утром?
– Нет, – хмуро ответил Питт и, горбясь, встал. – Сейчас, прежде чем он испугается и сбежит.
– Один ты не пойдешь! – пронзительно вскрикнула Шарлотта.
– Ну конечно, один не пойду, – заверил он, – но ты меня сегодня не жди.
Томас быстро поцеловал ее, пожелал спокойной ночи Грейси и Джо и вышел из кухни в коридор, чтобы надеть пальто, шляпу и шарф.
Прошел почти час, прежде чем Питт и двое полицейских сели в кеб и поехали на Маркхэм-сквер. Было темно и пронзительно холодно; моросил ледяной дождь, сыростью проникающий до самых костей, блестя на тротуарах и образуя туманные ореолы вокруг уличных фонарей. Мокрая листва выстлала уличные канавы, и только иногда запоздалый экипаж нарушал грохотом ночную тишину. Шторы на окнах домов были опущены, и свет пробивался только через немногие узкие щелочки.
Питт поднял тяжелый дверной молоток. Один из полицейских встал у черного хода – на всякий случай, если Харримор попытается ускользнуть.
Прошло довольно много времени, прежде чем лакей открыл дверь и подозрительно осмотрел маячившую в темноте фигуру Томаса.
– Да, сэр?
– Добрый вечер. Меня зовут Питт, я из полиции. Мне требуется переговорить с мистером Проспером Харримором.
– Извините, сэр, но мистер Харримор уже лег спать. Вам нужно прийти завтра утром.
Он сделал движение, словно хотел закрыть дверь. Но, к немалой тревоге лакея, Питт выступил вперед.
– Так не пойдет!
– Но иначе нельзя, сэр! Мистер Харримор удалился к себе в спальню.
– Со мной двое полицейских, – мрачно ответил инспектор. – Пожалуйста, не заставляйте меня устраивать здесь шумную уличную сцену.
Дверь распахнулась, и побледневший лакей пропустил Питта в дом. Томас прошел за лакеем в холл и сделал знак другому полицейскому, стоявшему на ступеньках крыльца, следовать за ним.
– Вам лучше разбудить хозяина и попросить его спуститься вниз, – тихо сказал Питт. – Констебль, идите с ним.
– Да, сэр, – не очень охотно повиновался полицейский, и расстроенный лакей стал подниматься вместе с ним по широкой деревянной лестнице.
Питт остался ждать внизу. Раз или два он осмотрел стены, задерживаясь взглядом на картинах, дверях с изящной резьбой и таких же элегантных панелях, идущих по низу, но взгляд его постоянно возвращался к лестнице. Он увидел палки и трости в стойке, подошел к ним и тщательно осмотрел каждую. Третья по счету была с серебряным набалдашником. Прошло минуты две, прежде чем Томас понял, что внутри трости сокрыт клинок. Очень медленно, с неприятным чувством, словно ему стало вдруг нехорошо, он вытащил трость из стойки. Лезвие было длинное и ухоженное, в свете лампочки блеснула сталь. Оно было чисто; только в самом верху, в том месте, где начиналась рукоятка, бурело крохотное пятнышко. По лезвию стекала кровь, когда убийца вонзил его в тело распинаемого Блейна.
Питт стоял у двери в столовую, когда сверху послышались шаги. Там, держась за опорный столб балюстрады, стоял Девлин О’Нил в халате; лицо его было крайне встревоженно.
– Что привело вас сюда в такой поздний час, инспектор? Только не говорите, что произошло еще одно убийство.
– Нет, мистер О’Нил. Но вам лучше собраться с силами и быть в состоянии оказать поддержку жене и ее бабушке.
– Что-нибудь случилось с Проспером? – Девлин стал быстро спускаться по лестнице. – Дворецкий говорил мне, что тот ушел из дома, и я не слыхал, как он вернулся. Что с ним? Несчастный случай на улице? Он очень пострадал? – О’Нил поскользнулся на последней ступеньке и полетел прямо на Питта, но удержался, ухватившись за колонну внизу лестницы.
– Сожалею, мистер О’Нил, – заговорил Питт; Девлин поразился тому, как трагически звучит его голос, смертельно побледнел и молча воззрился на инспектора. – Боюсь, но мне придется арестовать мистера Харримора, – продолжал он, – за убийство Кингсли Блейна пять лет назад на Фэрриерс-лейн.
– О боже! – Ноги О’Нила подкосились, и он сел на нижнюю ступеньку, обхватив голову руками. – Это… Это… – Наверное, он хотел сказать «невозможно», но что-то, очевидно, вспомнил или интуитивно почувствовал необходимость молчать. Слова замерли у него на кончике языка.
– Вам лучше попросить лакея подать вам стаканчик крепкого бренди и быть готовым оказать помощь миссис Харримор и своей жене, – мягко ответил Питт. – Им потребуется ваша помощь.
– Да… – Девлин закашлялся. – Да, я… но так надо, понимаю. Не будете ли вы столь любезны… нет, я сам…
Довольно неуклюже он встал и, шатаясь, пошел к шнуру от звонка. И только выпустил его из рук, как наверху показался Харримор в сопровождении полицейского. Вид у Проспера был очень странный, словно тот шел во сне. Он медленно спустился, держась за перила.
– Мистер Харримор, – начал Питт и взглянул ему в лицо. Оно было совсем как у мертвеца, только в глазах светились безумие, беспросветный мрак и боль. – Мистер Харримор, – тихо повторил Питт. Он ненавидел такие моменты даже больше, чем когда должен был сообщать людям о постигшей их невосполнимой утрате. – Я арестовываю вас за убийство Кингсли Блейна пять лет назад на Фэрриерс-лейн, а также за отравление судьи Сэмюэла Стаффорда, а также за насильственное повешение полицейского Дерека Патерсона в его собственном доме. Советую вам пойти со мной, не оказывая сопротивления, сэр. Иначе вы расстроите свою семью еще больше, нежели это необходимо. Для них и так все это будет очень тяжело.
Проспер смотрел на него, словно ничего не слыша или не понимая.
По лестнице, держась за перила, спускалась Ада. Ее лицо было пепельно-серым, длинные седые волосы заплетены в тощую косицу; шаль распахнулась на груди, и можно было видеть ночную рубашку из толстой, грубой ткани. О’Нил наконец пришел в себя и направился к лестнице.
– Вам нехорошо здесь быть, бабушка, – сказал он ласково. – Ложитесь в постель, вы простудитесь.