Обо всем этом она и думала, лежа ночью в темноте, а утром, проводив мужа, даже не спросила, куда он направляется и когда его ждать вечером. Это не значит, что Томас всегда мог ответить на подобные вопросы, но у Шарлотты вошло в привычку спрашивать, просто чтобы показать свою заинтересованность в его делах, дать понять, что ей не все равно.
Затем она сообщила Грейси, что должна уйти по делам, связанным с убийством на Фэрриерс-лейн. Само собой подразумевалось, что, вернувшись, она обо всем расскажет горничной.
Грейси весело улыбнулась и стала скрести пол в кухне с усердием, совершенно не соответствовавшим увлекательности подобного занятия.
Шарлотта села в омнибус и поехала на Кейтер-стрит. Она прибыла туда в начале одиннадцатого – не совсем удачное время для визитов. Кэролайн усердно разбирала белье, а бабушка еще не явилась из спальни, куда, как обычно, ей принесли завтрак на подносе.
– Доброе утро, – удивленно и несколько обеспокоенно приветствовала Кэролайн свою дочь.
На матери было простое коричневое платье, безо всякой отделки, если не считать кружевного воротничка, а волосы, не завитые в модные локоны, свободно ниспадали на плечи. Она выглядела моложе, чем обычно, и красивее. Шарлотта уже несколько лет не видела ее в такой непринужденной и домашней обстановке и поразилась тому, какая мама еще хорошенькая, какие у нее правильные черты лица и гладкая кожа. Без модных ухищрений дорогого туалета и сложной прически в ней стало больше индивидуальности, больше мягкости, чем в обычной светской даме средних лет. Шарлотта уже хотела сказать ей об этом, но промолчала, решив, что, может быть, ее слова прозвучат бестактно.
– Доброе утро, мама, – сказала она жизнерадостно, – ты очень хорошо выглядишь.
– Да, наверное. – Кэролайн нахмурилась. – Что тебя привело сюда в такую рань? Томас узнал что-нибудь о нашем деле?
– Не думаю. Иначе он бы мне сказал. – Шарлотта машинально взялась за другой конец простыни, которую осматривала Кэролайн, и, убедившись, что та не требует починки, стала помогать ее складывать. – Я приехала потому, что мы сами должны побольше узнавать.
– Да, разумеется, – согласилась мать, причем так поспешно, что Шарлотта мысленно полюбопытствовала, пришла ли Кэролайн сама к такому выводу или видит в предложении еще один предлог проявить активность и, возможно, опять встретиться с Джошуа Филдингом.
– Много ли мы знаем о людях, непосредственно причастных к событиям? – сказала она, беря наволочку и стараясь быть тактичной.
– Ты имеешь в виду их действия в ночь убийства? – спросила Кэролайн, глядя не на дочь, а на груду еще не проверенного белья.
– Ну, для начала хотя бы так, – ответила Шарлотта без большого энтузиазма. Разговор обещал быть сложным. – Но мы должны гораздо больше знать о них как о людях. По крайней мере, я. Однако ты, наверное, лучше знаешь их?
– Да, пожалуй. – И Кэролайн стала самым внимательным образом разглядывать вышивку по краям наволочек и те места, где она поотстала от ткани.
Шарлотта готова была возненавидеть себя за хитрость и двуличие.
– Что ты знаешь, например, о Тамар Маколи? Тебе известно, кто отец ее ребенка?
Кэролайн уже хотела возразить против подобных нескромных вопросов, но поняла, что это необходимо знать в интересах расследования.
– Кингсли Блейн, полагаю. Она действительно его любила, ты же знаешь. Это был не быстротечный роман, и она вступила с ним в связь не из-за ожидания подарков с его стороны.
– А он ей много дарил?
– Да нет, я совсем так не думаю.
– Но ты же не думаешь, что одновременно с Блейном еще кто-то мог быть влюблен в Тамар и довольно сильно ревновал ее к нему, почему, возможно, и убил?
Кэролайн взглянула на дочь. Лицо ее порозовело, в глазах сверкнул вызов.
– Ты имеешь в виду Джошуа? Это так?
– Я имею в виду любого, кто мог подходить на роль возлюбленного, – как можно равнодушнее ответила Шарлотта. – И почему бы этому человеку не быть именно Джошуа?
– Он был влюблен в нее когда-то, – ответила, запинаясь, Кэролайн, опустила взгляд на белье и рывком выхватила из общей кучи наволочку, но та выскользнула из ее пальцев. – Черт!
– Мама, ты не думаешь, что мы должны выяснить все это поподробнее? В конце концов, тут нет ничего удивительного и неожиданного, правда? Если люди привлекательны собой и ежедневно и помногу видят друг друга, то почти неизбежно должны проникнуться взаимным чувством – хотя бы ненадолго. Возможно, такое чувство будет преходящим и потом каждый из них найдет главного для себя человека, с которым можно связать жизнь. И, конечно, это не значит, что Джошуа все еще чувствовал к ней что-то впоследствии, кроме дружеской приязни.
– Ты так думаешь? – Кэролайн наклонилась и подняла наволочку, упорно глядя в пол. – Да… да, наверное, это так. Ты, конечно, права, мы обязаны знать побольше. У меня совсем голова пошла кругом. Но как мы сможем об этом узнать, не будучи неприлично настырными? – Нахмурившись, она снова взглянула на Шарлотту.
На пороге, громко стуча палкой, появилась бабушка. Мать и дочь испуганно отпрянули в разные стороны стороны. Они не слышали ее шагов.
– Да, ты очень настырна и невежлива, – заявила старая женщина. – Что непростительно, по мнению общества, как тебе должно быть известно! Бог знает как часто я тебе это повторяю. Но что особенно плохо – ты производишь невозможное, абсурдное впечатление, будто влюблена в этого… актеришку! – Она фыркнула. – И это не только смешно, это отвратительно! Человек наполовину младше тебя – и еврей! Ты совсем рехнулась, Кэролайн. Доброе утро, Шарлотта. Что ты делаешь здесь спозаранку? Ты ведь приехала не затем, чтобы разбирать белье?
Негодующая Кэролайн с трудом перевела дух, ее грудь бурно вздымалась. Она еле сдерживала себя. Шарлотта хотела ответить колкостью, но подумала, что умнее предоставить Кэролайн возможность самой защищаться, иначе бабушка решит, что ее невестка беспомощна и, когда внучка уедет домой, Кэролайн покажется ей еще беззащитнее.
– Вы единственная, кто так думает, – сверкнула глазами Кэролайн, глядя прямо в глаза свекрови, щеки ее пылали. – И все потому, что ваши суждения жестокосердны и предвзяты.
– Да неужели? – ядовито возразила бабушка. – Ты скачешь в своих экстравагантных одеждах в Пимлико, не куда-нибудь. Никто не ездит в Пимлико! Да и зачем? – Она тяжело оперлась на палку, лицо ее стало словно каменным. – Зачем ты это делаешь, неужели от нечего делать? Я, разумеется, могу подыскать тебе более достойное занятие. Вчерашний обед не был продуман заранее. Не понимаю, о чем думает кухарка! Подала бланманже в это время года… И артишоки! Это же абсурд! И позволь тебя спросить: что тебе надобно в Пимлико?
– А что плохого в ранних артишоках? – переспросила Кэролайн. – Они очень вкусны.
– При чем здесь артишоки?! – Бабушка со всей силой стукнула палкой о пол. – Какое отношение ко всему происходящему имеют артишоки? Повторяю, ты преследуешь человека, годящегося по возрасту в мужья твоей собственной дочери, – и в довершение всего еврея. Ты что, стала выпивать, Кэролайн?