Их было трое. Все имуры. Вооружены, но спокойны. Что ж, имея за спиной поддержку в двадцать тысяч сабель, спокойным быть нетрудно.
Хотя... Переговоры ведь вещь специфическая — не всегда они заканчиваются к взаимному удовольствию сторон. Поэтому остается вероятность, что парламентер может не вернуться в свой лагерь. Отрубленная голова, насаженная на пику, нагляднее всяких слов свидетельствует о том, что в лагере осажденных идти на компромисс никто не собирается.
В нашем безнадежном положении было бы естественно поступить именно таким образом — бить всех троих. Ибо лучшее, что они нам могли предложить, — это сдаться на милость победителей и попасть в вечное рабство. Каменные шахты или подземные рудники, где добываются драгоценные камни и магические кристаллы, не те места, ради которых стоит жить. Лучше быстро и легко умереть в жарком бою, чем долго и мучительно гнить заживо в этих проклятых богом и людьми местах.
Определенно положение у парламентеров было не самым хорошим, однако они не выказывали никаких признаков волнения, как будто были заранее уверены, что затравленная и смертельно раненная дичь не посмеет ничего сделать вырвавшимся далеко вперед псам охотника.
— Давайте убьем их, — мрачно предложил кто-то из толпы.
Стоящие рядом одобрительно загудели. Идея нашпиговать стрелами этих незваных пришельцев, готовых в одно мгновение уничтожить все, составляло смысл нашего существования, понравилась всем.
Несколько человек почти синхронно достали стрелы из колчанов...
— Нет. — Мой голос прозвучал неожиданно громко. — Сначала узнаем, что им нужно, а убить успеем всегда.
Я не собирался разыгрывать ненужное благородство. Участь троих имуров была решена. Они были уже мертвецами — так же как и все мы, Но какое-то внутреннее чувство подсказывало мне, что прежде нужно узнать, зачем в забытое богом место, не представляющее никакой ценности ни с тактической, ни со стратегической точки зрения, пожаловала двадцатитысячная прекрасно подготовленная и оснащенная группировка. А теперь, вместо того чтобы сразу уничтожить малочисленного и плохо вооруженного противника, враги сначала дали ему время укрепиться в городе, а затем еще и вступают в переговоры.
— Пойду узнаю, что им нужно. А затем... — Мое молчание было красноречивее всяких слов. — На полпути назад я подниму вверх правую руку. Это будет знаком для начала атаки.
Сказав это, я сделал шаг вперед, чтобы, миновав баррикаду, отправиться на переговоры.
— Постой. — Голос Ави, убеленного сединами охотника, прервал мое движение. — Их трое, а ты собираешься идти на встречу один. Возьми с собой еще кого-нибудь...
— Это лишнее.
В моей душе царил хаос, но, отдавая приказ, я выглядел почти спокойно и говорил тоном, не допускающим возражений.
— Трое имуров без особого труда справятся с тремя людьми-охотниками, которые владеют луками и короткими ножами, но мало что смыслят в искусстве битвы на мечах.
— Мне лучше пойти одному, — повторил я, убеждая не столько столпившихся вокруг людей, сколько самого себя, и, не дожидаясь ответа, отправился на переговоры.
Это было очень необычное чувство — идти по улице города, знакомого с детства, под пристальным взглядом молчащей толпы и чувствовать себя пробирающимся по тонкому льду, готовому треснуть в любой момент.
Сердце учащенно бьется, готовое птицей вырваться из груди, а мысли несутся галопом, словно табун обезумевших скакунов, и начинает казаться, что все происходит во сне. Стоит совершить небольшое усилие — и ты проснешься. Кошмар растворится в прохладе раннего утра, и набирающий силу рассвет подарит еще один долгий и счастливый день...
Но это был не сон. Отогнав наваждение, я попытался взять себя в руки, и, как ни странно, это удалось. Стоит только смириться с неизбежным, как все в жизни становится куда проще.
«Сегодня ты умрешь», — сказал я себе и тут же почувствовал себя спокойнее. Все когда-нибудь умирают — кто раньше, кто позже. Поэтому не важно, когда ты умрешь. Важно — как. Достойно, как воин, или позорно, как трус.
Призрачная надежда, питающая сердце, подобна медленному яду — она делает человека слабее. После того как у меня не осталось надежды, а значит, нечего было и бояться, уже ничто не могло поколебать мою решимость.
Зато знание, что эти трое имуров умрут раньше всех нас, доставляло ни с чем не сравнимое удовлетворение, так что, подходя к парламентерам, я не удержался от широкой искренней улыбки — это был одновременно и салют, и насмешка над мертвецами.
Стоявший посередине имур был ростом чуть ниже своих спутников. Хотя он (как и остальные двое) был одет в кольчугу и носил на поясе короткий кривой меч, все-таки он не был воином.
Я не мог бы объяснить, почему так решил, пока не увидел его глаза — черные, глубокие, непостижимо загадочные, пронизанные каплями серебряного дождя и светом далеких солнц. Встретившись с ним взглядом и на мгновение заглянув за грань неведомого, я все понял. Существо с такими глазами просто не могло быть обычным воином. Это был либо маг, либо шаман, либо один из верховных жрецов, либо...
«А впрочем, — подумал я, — к чему гадать: кем бы он ни был, это не имеет никакого значения».
— Ты ведь приказал своим людям убить нас, как только закончатся переговоры? — вместо обычного в таких случаях приветствия спросил он меня.
— Да, — абсолютно спокойно ответил я и в очередной раз улыбнулся.
Это была не та ситуация, когда ложь может что-то изменить. Поэтому, ничуть не удивившись его проницательности, я решился на непозволительную в обычном случае роскошь — сказать правду врагу.
Его телохранители чуть заметно напряглись — только и всего. Никаких необдуманных движений, волнения или паники — настоящие профессионалы.
Я повернул голову к более высокому воину, лоб которого пересекал длинный безобразный шрам, и продолжил:
— А тебе, мой пушистый друг (имуры очень болезненно относятся к сравнению с кошками), не удастся спасти господина, заслонив его собственным телом. — Я находился в превосходном расположении духа. — Даже не думай об этом. Может быть, ты не знал, но мои люди — первоклассные охотники. Попасть с трех десятков шагов в глаз мелкой дичи не составляет для них особого труда. А у вас, имуров, хоть вы и носите пушистые хвосты — я с трудом удержался, чтобы не рассмеяться вслух, — размеры все же чуть больше, чем у маленьких симпатичных белочек.
Думаю, я не смог бы уловить движение оружия, если бы парламентер вдруг решил покарать наглеца. В обычной обстановке подобные речи — когда оскорбляют не отдельного представителя рода, а всю расу в целом — немедленно караются смертью. Но сейчас была не обычная обстановка, и этим странным созданиям, судя по всему, что-то было нужно от нашего небольшого племени, поэтому на мою реплику никак не прореагировали.
— Ну, раз никаких недомолвок не осталось, — как ни в чем не бывало продолжил предводитель парламентеров, — тогда позвольте узнать, с кем имею честь беседовать.