– А «балалайка»? – Кречет решил выяснить всю подноготную.
Молодец, он всегда был наиболее самостоятельным в команде. Сапсан – рассудительный и ответственный: идеальный боец на заданиях, требующих предельно точного соблюдения программы. А Чеглок… Чеглок был поднебесником. Профессор с самого начала сомневался, беря в проект нагловатого черенка, подобранного в Анклаве Гонконг. Китайцы всегда и везде остаются китайцами. Вот и Чеглок получился… китайским соколом.
– «Балалайка» – это ваш инструмент, не более. Она помогает рассчитать верное движение, прицелиться, но вы и без нее отличные бойцы.
Сапсан слушал слова Профессора и думал. Думал о том, что нет ему спасения, что не найти ему золотой середины, о которой он так мечтал. Чего он хотел в жизни? Он никогда не задумывался над причиной желаний, не знал, откуда они берутся и куда исчезают. А теперь понял. Вдруг осознал, что причина в самой сути. Не в нем лично, не в проекте «Сокол» – Профессор ошибается, говоря, что причина кроется в изменениях, которыми он наделил бойцов. На самом деле источник стремления к свободе, к возможности стать самими собой, кроется глубоко, в самых корнях живого существа, это чувство досталось в наследство от динозавров. Если не от трилобитов.
Профессор сказал, что нет для них спасения. Он ошибался. Остаться тем, кто ты есть, стать Сапсаном навсегда нельзя, но тот план, что он придумал для них с Кречетом, вполне мог сработать. И он бы сработал. Только…
Только теперь Сапсан сомневался. Он смотрел на хнычущего Чеглока и видел, что ожидает его. Чеглок уже успокоился, он снова стал Соколом, и ему опять неведомы сомнения и страдания. Но ведь он не хотел этого, тот человек, который называл себя Хэ, ведь он тоже был Чеглоком. На самом ли деле виртуальное сознание является сдерживающим наслоением на совершенную структуру разума Сокола? Или оно наоборот – высвобождает то, чему не дают выйти особые нейросоединения, что делает человека именно человеком, а не бездушным роботом?
Сапсан окончательно запутался в своих чувствах, которых не было. Его сверхинтуиция, основанная на точном расчете параметров, сделанном той самой «балалайкой», молчала. Ей нечего сказать, чувства ее не касаются. Ее дело – точные данные, а в чувствах нет ничего точного, они – словно флюиды тонкого аромата, распространяющегося по собственным, им одним известным законам. Незаметное дуновение, и едва уловимый запах исчез.
Сапсан обнаружил, что теребит курок «дыродела» все еще остающегося в его руке. Программа, заложенная глубоко в его мозгу, снова рвалась в бой. Она почувствовала неладное, уловила сомнения Сапсана и была готова уничтожить любого, кто хотя бы намеком выказал угрозу.
Снова эта безумная свобода, на самом деле являющаяся рабством, из которого не сбежать. Никак. Рабство в голове, так было всегда, так навсегда и останется.
Профессор вытащил пустой флакон из инъектора.
– Что вы нам колете? – с недоверием спросил Кречет, но рукав закатал.
– Я же сказал – сыворотку. Внутри лаборатории распылен вирус. Без этой сыворотки вы не протянете и полдня.
Он посмотрел на Кречета, тот тер нос, улыбаясь.
– Я помню о ваших носовых фильтрах. Они не помогут, – объяснил Профессор.
Он протянул руку к флаконам, пальцы укололи острые осколки. Профессор перевел взгляд на стол, но то, что он увидел, только подтвердило ужасную догадку – флаконы были разбиты, коробку задела очередь, выпущенная Чеглоком.
– Что ты наделал?! – в ужасе проговорил старик.
– Что? – Голос Кречета оставался спокоен. Он еще ничего не понял.
– Это была последняя партия антидота. Больше нет, больше не было нужно.
– Но может быть, вы сумеете приготовить еще? – Голос Кречета дрогнул, его особые нейросоединения принялись искать источник угрозы, но боец держал себя в руках.
Профессор лишь покачал головой.
– Слишком поздно. У нас нет на это времени.
– Это нам все равно не поможет: через пару минут здесь все превратится в пепел, – сказал Чеглок. Его, похоже, не отпустило до конца – упадническое настроение еще владело разумом поднебесника.
– Ты сдурел, братец?! О чем это ты?
Казалось, что Кречет нервничает, но на самом деле это был результат работы все тех же нейросоединений. Ему удавалось удерживать status quo, но, как долго это продлится? Рвущемуся в бой мозгу нужен новый сценарий или психокод, иначе Кречет перестреляет всех. И Чеглок… У них нет тормозов, все их решения молниеносны и не терпят раздумий.
Вдалеке, где-то на другом уровне лаборатории, звонко громыхнуло что-то металлическое.
– Кто там еще? – высказал вслух мысль всех четверых Сапсан.
– Нанокапсула… – пробормотал Кречет.
– Что? – не понял его Профессор.
– Они установили мне нанокапсулу. Она здесь, в ноге. Черт! Ерохин, скотина, похоже, сдал им меня с потрохами!
– Кому? Твоим хозяевам?
– Не совсем. Бывшим хозяевам. Тем, которых я обманул три года назад.
– Кто они?
– СБА.
Профессор присвистнул. СБА – это серьезно, даже сейчас, после того хаоса, что накрыл планету. Теперь понятно, кому нужно было найти «крысу». Да и кто та самая «крыса», тоже ясно. Ошибаешься, Кречет, никто тебя не сдавал, просто твой «крысеныш» Ерохин решил все оставить себе. А тебя… А ты, Кречет, всегда был и остаешься расходным материалом.
Кречет взял в руки две «дрели», поменяв предварительно обоймы.
– Это уже не играет роли, – сказал Чеглок. – Пошел пятиминутный отсчет. Сюда сброшен ядерный заряд, он вот-вот детонирует.
– Очнись, братец! Прошло уже больше пятнадцати минут. Или армагеддон перенесли, или – что, скорее всего, – он наступит в другой раз. Но не для нас с тобой. Пошли, Чеглок.
– Ты о том самолете, что сновал по округе с самого утра? – поинтересовался Профессор. Чеглок кивнул. – Он рассыпался в пыль.
Стало быть, он был прав – поднебесники, как обычно, не церемонились: то, чего они добиваются, должно принадлежать им или никому.
Профессор окинул тоскливым взглядом разрушенную лабораторию. Всё. Время вышло. Попытки «незаметно» умыкнуть технологию завершились, теперь настала пора грубого захвата. Основная цель – он, профессор Винченцо Бальдуччи, он же Григорий Воронцов, он же Карл… Многих имен он уже просто не помнил. Как бы то ни было – пришло время исчезнуть. Сделать ноги, так сказать.
Всё наготове. Два болвана ждут своей участи, они знают, что делать. Пускай СБА разбирается со своими «крысами» сама, у него другой путь.
Кречет был готов к бою. Двух, появившихся в проходе безов он срезал короткой очередью. Они были в «саранчах», но во всем есть щели, Кречет умел находить их безупречно.
Странное состояние. Кречет никогда не испытывал подобного раньше. Он никогда еще не вел настоящий бой без сценария. Никто не задавал ему целей – он сам решал, что и ради чего делает. Что это – те самые чувства, которыми так восторгаются люди? Или просто сбой программы, не нашедшей оптимального решения? Или чувства – это как раз и есть сбой программы? Программы, написанной природой и отточенной миллиардами человеческих жизней.