С земли не допрыгнуть до титанического корпуса, приподнятого на двигательных блоках, но эту проблему австралиец решил заранее. Вернется он как раз через шарниры траковых модулей, снова выбравшись на поверхность комбайна сквозь их пароотводы – интервал сброса составлял почти минуту, чего хватит с запасом…
Дождавшись, пока патруль отойдет на достаточное расстояние, Буньип разжал руки. Прыгать с большой высоты он умел, а потому без лишнего шума приземлился на согнутые ноги, откатываясь в сторону.
Вообще, комбайн охранялся хорошо, лишний раз критиковать местных служивых или армейских копов австралиец не хотел. Постоянные дозоры несколькими кольцами, включая отряды в «пингвинах»; замаскированные снайперы, меняющие позиции с ходом продвижения «Императора»; камеры и тепловизоры, беспилотные разведчики…
Брешей почти не было. Вражескую армейскую группировку засекут силы стратегической защиты, подразделение поменьше заставы остановят на подходах, дав время гарнизону подготовиться к обороне. Крохотный отряд атакующих не сумеет затеряться в комплексе, да и серьезного вреда такой громадине три-четыре человека причинить не смогут, даже взорвав какой-либо модуль. Ну а одиночка-диверсант…
Буньип был свято уверен, что от проникновения профессионального одиночки-диверсанта не застрахован ни один объект в мире, будь то хранилище золотого запаса Католического Вуду или русская Станция. Вопрос лишь в том, на что способен этот одиночка в век всеобщего недоверия и восстающей из пепла цивилизации?
Поправив «дыродельчик» в специальном креплении на поясном ремне, поддельный оператор бразильского инфоканала побежал прочь от комбайна. Легко, пружинисто, широко выбрасывая перед собой длинные ноги в удобных кроссовках.
«Балалайка» переключилась в режим «сова», и потемневший мир вокруг расцвел сотнями оттенков зеленого. Костюм, выкрашенный специальными реагентами, поменял цвет, приобретая расцветку «хамелеон» и уберегая человека от зорких взглядов тепловизора. В нос ударили запахи горного леса, начинавшей сохнуть травы в долинах, свежей воды новорожденных ручьев и речушек.
Буньип бежал в пустоту, внимательно прислушиваясь к окружавшей его ночи. Летел не к конкретной цели – именно в пустоту, доверяясь исключительно инстинктам и врожденному чутью. Если Цикл прав и в местных отрогах можно обнаружить хотя бы след необходимого ему артефакта, австралиец этот след возьмет. И для этого ему не понадобятся ни спутниковое наведение, ни радары, ни старинные карты.
Хотя без помощи техники все равно не обойтись, как ни крути.
Отдалившись от прокладочного комплекса на полмили, Брейгель вынул из кармана гаджет с записью обращения. Включил устройство, размахнулся и зашвырнул повыше на каменистый склон слева. Ударившись о булыжник, прибор немного прокатился вниз, но с обрыва не соскользнул, потерявшись в траве и утопавших в ней валунах.
Когда придет время и над Саянами величаво проплывет один из уцелевших спутников «Наукома», рыбка клюнет и леска натянется. Обнаружив спутник встроенным электронным телескопом, по размерам не превосходящим пачку сигарет, передатчик вынудит его выйти на связь. Как если бы жирный тунец сам вынудил спиннингиста подсечь себя под жабру надежным блестящим крючком.
Зашифрованный сигнал, одним спрессованным пакетом вброшенный на спутник, достигнет адресата уже через несколько часов, когда космический бродяга окажется над очередным убежищем нанимателя. Через пару секунд после отправки файла крошечный заряд термической взрывчатки без остатка выжжет гаджет-передатчик, сохранив тайну.
А в следующий раз Буньип выйдет на связь уже в пути к морю, подтвердив возвращение с операции…
Отсюда, из крохотной ложбинки, в которой Леон переводил дух, туша «Императора» казалась огромной рождественской елкой, яркой и окутанной гирляндами. Словно сказочное животное, несокрушимый великан древних мифов или чудовищно отъевшийся динозавр, он упорно шагал вперед, стараясь не наступить на крошечных прислужников, шныряющих под ногами.
Пропустив еще один патруль из четырех бронированных поднебесников, неспешно прочесывавших холмы, Буньип продолжил бег. Когда за спиной остался даже передвижной вагонный поселок по укреплению железнодорожной насыпи, свернул на юг. Пересек новенькую ленту «Звездного Пути» и принялся огибать комбайн по широченной дуге.
Чутье, зажигающее в его сознании путеводные маяки, вело на запад.
Скорость профессионального марафонца составляет порядка двенадцати с половиной миль в час. Без медикаментов, имплантатов, искусственных костей или других гемодификаций. Если бы Буньип захотел, по бездорожью он смог бы бежать тринадцать. Но сегодняшний рейд предполагался, в первую очередь, как разведывательный, а потому Леон экономил силы. Небыстро, размеренно, аккуратно и тихо переставляя ноги, за шестьдесят минут оставляя за спиной не больше восьми миль.
Два-три часа он потратит на бег от комбайна. Еще пару часов покружит по выбранному району, вынюхивая след. И еще пару часов отдаст за обратный путь, чтобы успеть хоть немного вздремнуть перед новым рабочим днем сеньора Бадосы.
Улыбнувшись, австралиец вдохнул полной грудью, но улыбка тут же сошла с его губ.
Жалкий месяц назад воздух гор был проникновенно-чистым. А уже сейчас в нем отчетливо ощущались запахи человека и его детища – огромного механического раба, прогрызающего горные склоны. Еще никогда люди не осваивали нехоженых мест, не оставляя после себя выжженную пустыню, загаженную отработанными батареями Ллейтона или пустыми гильзами…
Освобождая сознание от самых ничтожных мыслей, способных хоть на градус сбить его с выбранного маршрута, Буньип припустил чуть быстрее.
Найти домик кама, спрятанный в крохотном скалистом стакане, ему помогло именно это состояние разума, сейчас похожего на гладкий, чистый лист писчей бумаги. Позволило найти, чтобы превратить Леона в карандаш, рисующий на этой бумаге изящный черно-белый набросок своей дальнейшей судьбы.
Предела прочности своей Традиции каждый достигает по-своему. Кто-то теряет близкого человека, проклиная богов за жестокость и несправедливость. Кто-то терпит неудачу за неудачей, отказываясь верить в провидение и скрытый смысл хода земных вещей. Кто-то становится свидетелем чудовищных преступлений, после отрицая, что где-то свыше существуют силы, способные допустить подобное.
Свою Традицию Витторио Гамба испытал на прочность задолго до Катаклизма, как всемирную катастрофу называли в цивилизованном западном мире. Испытал, старательно изучив все трещины фундамента, заложенного в семинарии Папского Латеранского университета. И собственными руками разрушил этот фундамент, кирпич за кирпичом укрепив новую веру и направив ее по единственно возможному, с точки зрения молодого человека, пути…
Гамба отвернулся от реликвария с мощами Себальда, отступил на шаг от стеклянной витрины, где хранилось одно из величайших сокровищ Ватикана. Когда он рассматривал ковчег, покрытый великолепной резьбой, в голову каждый раз возвращались воспоминания о прошлой жизни. О жизни, когда он еще мог улыбаться.