Кажется, меры предосторожности запоздали.
— Куда? — спросил Гудвин, понимая, что ему ничего другого не остается, кроме как следовать приказаниям неизвестного.
— Пока прямо.
И они пошли прямо через ряды мусоросборников, загромоздивших проулок. На ближайшем же перекрестке Гудвина бесцеремонно впихнули на заднее сиденье красного мобиля. Он оказался зажат между двумя крепкими парнями, один из которых продолжал держать игольник — в опасной близости от ребер пленника.
— А ведь я предлагал пять тысяч за дзен, — сказал, поворачиваясь, водитель. Обритая голова и лицо его были покрыты светящимися серебристыми татуировками, обрисовывающими кости черепа.
— Не понимаю, о чем вы, — пожал плечами Гудвин.
— Не прикидывайся. Мы ведь можем и заштопать тебя в профилактических целях, чтобы стимулировать память. — Тон у собеседника был скучающий, будто ему каждый день по несколько раз приходилось грозить челам смертью. Возможно, так оно и было.
— Я и вправду не представляю, как можно продавать дзен. — Гудвин улыбнулся уголком рта. — Просветление не купишь ни за какие деньги. Можно лишь пытаться добыть ключи к нему…
— Да ты, парень, философ, как я погляжу, — прищурился серебристолицый водитель. — А раз философ, то весьма далек от низменных материй. Не приспособлен к нашей грязной, опасной и порою короткой жизни. А значит, тебе нужна помощь, которую мы, без сомнения, окажем за достойное вознаграждение.
Гудвин вздохнул. Рано или поздно всегда появляется добрый дядюшка с крепкими ребятами и предлагает «защиту». Некоторые соглашаются на это предложение с радостью, чтобы чувствовать себя спокойнее. Другие — из страха, чтобы однажды не проснуться от того, что тебя пристрачивают игольником к собственной кровати.
Гейт был одиночкой. Он слишком ценил свободу и возможность действовать лишь исходя из своих желаний и импульсов, поэтому сразу же начал искать пути к отступлению. Но не стоило забывать, что прямой отказ приведет его со стопроцентной вероятностью к мгновенной и весьма болезненной смерти.
— Я подумаю.
— О чем тут думать, когда нужно просто согласиться?
— О технических деталях. Я привык работать один, а надо будет тщательно подобрать пароли, методы защиты, объем и форму оплаты — откуда мне знать, чем вы возьмете за свои услуги?
Еще один ход выигран. Парни расслабились, решив, что одержали победу: по всем признакам жертва сдалась и уже задумывается о том, как платить за свое спокойное существование.
— Через пару дней, — продолжал Гудвин, — встретимся, скажем, около Башни. Там многолюдно, поэтому легче спрятать канал для передачи больших объемов софта. Я вам солью́ образцы — как раз хватит времени решить, что конкретно вам нужно. Ну, и хотелось бы подробнее узнать о гарантиях. Какого рода помощь вы оказываете? Не будет ли потом проблем с просветлением?
Водитель хохотнул.
— А ты и вправду возвышенно мыслишь. Об этом нас не предупреждали. Ну, ничего, сговоримся. Всякое этакое, — он покрутил пальцем вокруг головы, — не наш профиль, но зато о твоей заднице мы позаботимся отлично. Будешь по вознесение жизни благодарен.
Гудвин и сам не очень понимал, что на него нашло, — обычно он не предавался философствованиям по поводу и без. Видимо, это был интуитивно выбранный стиль общения, который убаюкал бдительность «защитников». Он возблагодарил свое разговорное чутье и одного новоявленного партнера, с которым приходилось подолгу общаться в последнее время. Тот очень любил сводить беседы к излишне тонким материям.
— Где тебя высадить? — Градус вежливости стремительно повышался. — Здесь или дальше?
— Около монорельса.
— Договорились.
Мобиль двинулся с места и медленно покатился, лавируя между рядами мусоросборников и ныряя из одного проулка в другой. Каждый из них идеально подходил для скорой, а возможно, и мучительной смерти.
— И надеюсь, тебе ясно: раз мы договорились, не прийти на встречу ты просто не можешь. Понял, философ?
Гудвин Гейт кивнул. Теперь у него пара суток в запасе на обдумывание хорошего способа избавиться от чересчур назойливой «крыши». Поэтому пусть болтают что хотят и мнят себя хозяевами ситуации. Излишняя самонадеянность нередко наказывается.
Его высадили возле станции — стеклянного куба со стальными гранями — и уехали, не попрощавшись. Мобиль влился в поток машин и, несмотря на яркий цвет, через несколько мгновений его уже было не отследить. Гейт достал из кармана коммуникатор, просканировал на вирусы и заблокировал чужую прогу, которая собиралась отслеживать его перемещения. Прощальный подарочек, показывающий, что недооценивать ситуацию не стоит. С другой стороны, это была не первая подобная попытка и наверняка не последняя. Единственное, что отличало этих ребят, — большая наглость и ощущение, что за ними стоит кто-то значимый.
— Не на того напали, — пробормотал Гудвин и стал подниматься на платформу. Стальные ступени чуть слышно поскрипывали под ногами. Противный звук, как раз в унисон последним событиям.
Пять остановок, а потом еще метров сто по переходу. И всё. На сегодня с приключениями покончено.
Гудвину часто казалось, что выбор между мобилем и монорельсом — это выбор структуры.
Движение мобилей, пускай оно было систематизировано и подчинено общей логике, по сути представляло собой хаос. Точки на заданном пространстве перемещались как хотели, с какой угодно скоростью и даже — это, кстати, считалось нарушением — могли поехать в обратную сторону. А то и вовсе туда, где никакой дороги нет.
В отличие от них монорельс являлся образцом стабильности. Точно известное время от станции до станции. Заранее просчитанный маршрут. Четкая структура, в которой любое несовпадение расценивается как саботаж.
Может быть, все эти люди, выбирающие монорельс в противовес мобилям, нуждаются в подобной структуре? Может быть, им требуется подобие стабильности в их наполненной хаотичными поступками жизни? Или же они настолько подчинили себя порядку, что он проявляется даже в таком выборе? Впрочем, все может быть гораздо прозаичнее — они банально стараются избежать неприятностей, которыми грозит вождение мобиля. Все же монорельс по праву считается самым безопасным видом транспорта.
И все равно градация — пешеходы, владельцы мобилей и челы, предпочитающие монорельс, — не давала Гудвину покоя.
Вот, к примеру, девушка в оранжевом платье. Симпатичная девушка в облегающем — неосознанно он заострил внимание именно на этом — оранжевом платье. Почему она выбрала монорельс?
Девушка стояла неподалеку от Гейта, держалась двумя руками за поручень и, склонив голову, отчего волосы закрывали лицо, слегка покачивалась в такт движению. Возможно, она сильно устала, была пьяна или под какими-нибудь наркотиками — цифровыми или нет, не важно. Она привлекла взгляд Гудвина не столько благодаря мыслям о выборе транспорта, сколько внешностью, а потому вопросы он задавал скорее для порядка, нежели действительно желая услышать ответы.