– Ты знаешь, как отблагодарить старика, сорванец. Кстати, я уже говорил тебе, что раны на твоем лице не просто дырки в коже? Говорил, что это проклятие?..
– Сто раз, старик, сто раз… – Цикл улыбнулся, почти не испытывая боли, а оттого мысля свежо и с кристальной чистотой. – Может, уйдем с ветра?
Он далеко не сразу сообразил, что все еще держит шлем на сгибе локтя.
– Лучше прогуляемся, – беспечно ответил Гэлле, кивнув на голые коричневые склоны. – Сейчас тебе нельзя в умфро. Многие духи Лоа хотят твоей смерти. Убеждают меня в ее необходимости. Лучше не тревожить их лишний раз…
– Когда это началось? – спросил его гость, стараясь не выдать удивления.
Волнение эфемерных существ, всю жизнь окружавших старого бокора, не удивило Витторио. За годы общения с отшельником он привык, что духи непостоянны. Невидимые, мрачные и своенравные, они были вынуждены год за годом жарко спорить меж собой, буйствовать и остро реагировать на любой поступок человека и даже мысль. Однако если бы речь шла о чем-то несерьезном, Гэлле вряд ли поставил бы воспитанника в известность…
– Недавно, – туманно ответил хунган, подтверждая сладкие предчувствия собеседника. – Так зачем ты прилетел, сорванец? Припасов, привезенных тобой в начале месяца, сполна хватит до зимы…
Какое-то время двое мужчин молча шагали по склону, вслушиваясь в песни ветра, бродившего среди скальных оснований. Гамба подбирал слова, не зная, как начать важный разговор. Старик терпеливо ждал.
– Я в смятении, Гэлле. – Цикл рассудил, что искренность и прямота высказываний помогут ему точнее донести до наставника суть сомнений. – Еще летом, до предыдущего прилета, я обнаружил… кое-что интересное. Кое-что из прошлого, каким его помнят пережившие Катаклизм. Кое-что, изначально не показавшееся достойным изучения. Но интригующее все сильнее. Однако теперь мне кажется, я иду по следу, который может оказаться ложным.
Бокор покосился на молодого верхолаза, тряхнув крохотной тыквой.
– У любого следа есть хозяин. Все следы кому-то принадлежат. Степень их запутанности, вот что может стать препятствием для охотника.
– Но след может завести в тупик, не так ли? Умирающее животное тоже оставляет отпечатки. Но, обнаружив в конце дороги падаль, я не прикоснусь к ней.
– Для мудрого человека ни одна тропа не завершается тупиком. – Старик пожал широкими плечами, ставя под сомнение слова Витторио. – Идущий по следу умирающего слона может обнаружить целое кладбище гигантов, способное стать источником богатства.
Витторио наклонился, отламывая сухую колючую веточку, и неопределенно помахал ею в воздухе. Вся его сущность кричала, что он должен перестать ходить вокруг да около, выложив бокору все имеющиеся факты. Однако недостоверность информации, ее обрывочность и… неправдоподобность мешали верхолазу сосредоточиться и вести предметный разговор.
– А ты ведь ждал меня, правда? – с неожиданным пониманием меняя тему, нарушил молчание Цикл. – Духи нашептали тебе, о чем пойдет разговор, я угадал?
– Этот мир прекрасен тем, что в нем, с разной степенью вероятности, могут произойти самые невероятные вещи, – усмехнулся Гэлле, успев прижать к телу край теплого пончо, чуть не задранный ветром-шалуном.
Поцокал языком, словно отчитывая кого-то за детскую проказу, и коротко тряхнул ассоном. На этот раз звук был вовсе не мелодичным и мягким – внутри погремушки словно перекатились чугунные шарики. Ветер вокруг двух прогуливающихся по склону мужчин тут же ослаб.
– Может, нашептали… – Хунган с хитрецой покосился на спутника. – А может, и нет… Раз уж ты приехал, сорванец, почему бы тебе не поведать все старику лично?
Витторио повертел в руках шлем, едва не взглянув на собственное отражение в изогнутой личине. Вовремя отвел взгляд, умостил маску на сгибе руки. Посмотрел в небо, в котором даже днем проглядывали колкие светлячки далеких звезд.
– Я всегда боготворил технологию и прогресс, Гэлле, – произнес он, замедляя шаг. – Современную медицину, кибернетику, развитие генной инженерии, имплантирование, сверхмощные чипы. Компьютеризацию и полеты в космос, новые виды энергии, познание силы мозга. В чем-то я даже был похож на одного из оголтелых тритонов, накачанных «синдином» и утверждающих, что человек уподобился богу, став всесильным… Для меня религией стала наука. Покорная воле и немалым инвестициям, она стала моим личным ключом в будущее, где открыты все двери. Однако…
Цикл замолчал.
Он не привык к себе такому – неуверенному, нерешительному, с трудом подбирающему слова. Но Гэлле и не думал торопить или подтрунивать над спутанной речью воспитанника. Прищурившись так, что глаза превратились в щелки среди морщин, он ритмично потряхивал погремушкой, словно задавал их прогулке неспешный ритм.
– Ты хорошо знаешь, старик, что я верю в возможность сплава религии и науки. Не в буквальном смысле этого слова, без обращения воды в вино… Но в смысле превращения ее в высокое учение избранных, возвышенных, приближенных самой Наукой. И, безусловно, способных повелевать остальными – беспомощными, глупыми людьми, в образе жизни недалеко ушедшими от дикого зверя с его жаждой продления рода, вечным голодом и инстинктом хищника.
Он вспомнил о коллекции, собираемой в горном убежище неподалеку от Сейдауркроукюра. О «колоде карт», каждая из которых может сыграть свою роль, когда Гамба минует порог.
– Любой артефакт великих Традиций для меня – своего рода прибор, который нужно уметь применить в подходящий момент, – признал он, размышляя о силе хранимых им предметов древности. – Каждый из них поможет явить людям чудо, направить их устремления в верное русло, затуманить рассудки. Однако не так давно я наткнулся на нечто… нечто необычное. Во что, конечно же, не поверил. Однако факты говорят за себя – кто-то пытался пройти моей дорогой. Еще до того, как во время Катаклизма у Кордильер отвалилась задница…
Витторио усмехнулся, но шутка вышла не самой удачной и совершенно неуместной, и верхолаз вздохнул. Гэлле, погрозив ему ассоном, деловито поинтересовался:
– Ты нашел нечто, чему не можешь дать рационального объяснения, признай?
– Если это фальшивка, то на нее потрачено безумно много сил. Денег. Людей. Но и правдой она оказаться не может. Потому что…
– Потому что чудес не бывает? – хохотнул бокор. – Ты отрицаешь религии, но веришь в духов, населяющих мое умфро, сорванец. Сознайся честно, хотя бы самому себе, чего именно ты боишься: самой картины и ее создателя, которых не видел в глаза, или твой страх лежит в самом факте их возможного существования?
– Я не говорил о картине…
– Знаю…
Гэлле улыбнулся. В этот момент, освещенный низким горным солнцем, он был больше похож на приветливого, дочерна загоревшего фермера от истоков Рио-Бермехо, нежели на отшельника-хунгана, способного говорить с невидимым и умиротворять ветер взмахом ассона.
– Я должен продолжить поиски, Гэлле? – напрямую спросил Цикл, останавливаясь и ставя ногу на темно-серый камень. – Картина поможет мне добиться цели?