«Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его» [12] .
Он уставился на слова. Казалось, что Флоренс стоит рядом в беспокойстве и нетерпении, но он не понимал. Слова не имели для него никакого смысла.
— Флоренс... — сказал Фишер.
От звука рвущейся бумаги за алтарем он резко поднял голову. Со стены свисал кусок обоев, открылась оштукатуренная стена.
Фишер вскрикнул, когда медальон обжег ему грудь. Засунув руку под рубашку, он сорвал его и бросил на пол. Медальон разлетелся на куски, и Фишер уставился на него в недоумении. Части сложились в клин, словно стрелка, и она как будто указывала на...
Внезапно он понял... И одновременно ощутил животный ужас. Как туземец, парализованный безумным страхом от рева приближающейся приливной волны, Фишер тупо посмотрел вверх.
И тут же на него неистово обрушилась сила, толкая назад. Он в ужасе закричал, а она повалила его на пол и обволокла давящей чернотой. Ей было невозможно противостоять. Он беспомощно лежал, а она текла в него, наполняя жилы темной заразой. «Час настал!» — торжествующе провыл голос у него в голове. И вдруг Фишер понял ответ, так же как Флоренс Таннер в свое время и Барретт, и еще он понял, что ему открыли этот ответ потому, что он сейчас умрет.
Он долго не двигался. Его глаза не моргали. Он напоминал растянувшийся на полу труп.
Потом медленно-медленно, с ничего не выражающим лицом, Фишер встал и двинулся к двери. Он открыл дверь, вышел в коридор и направился к вестибюлю. Потом открыл входную дверь и вышел на улицу. Пройдя по крыльцу, он спустился по широким ступеням на засыпанную гравием дорожку и пошел по ней. Потом, глядя прямо перед собой, подошел к пруду и шагнул в вязкий ил. Вода поднялась выше колен.
Издали как будто донесся крик. Фишер моргнул, продолжая двигаться. Что-то бросилось за ним в воду и, схватив за свитер, рвануло назад. Все тело пронизало едким жжением, и он, вскрикнув от боли, попытался войти глубже в воду. А что-то пыталось вытащить его на берег. Фишер застонал и задергался туда-сюда. Холодные руки схватили его за шею. Он с рычанием попытался вырваться. Мышцы живота свело судорогой, он согнулся пополам и упал на колени. Ледяная вода плеснула в лицо. Мотая головой, он попытался встать и снова двинулся в пруд. Руки продолжали его тянуть. Подняв голову, Фишер словно сквозь желатин увидел белое перекошенное лицо. Губы на нем шевелились, но не было слышно ни звука. Фишер потрясенно уставился перед собой. Он должен умереть. Он ясно понял это.
Так сказал ему Беласко.
* * *
19 ч. 58 мин.
Последние полчаса Фишер сидел, забившись в угол, с белым как мел лицом, стуча зубами, прижав руки к животу, минутами не моргая и глядя ничего не видящими глазами перед собой. От дрожи одеяло то и дело падало с плеч, и Эдит приходилось натягивать его снова. Фишер никак не реагировал на ее внимание. Возможно, он даже не видел ее.
Ей потребовалась целая вечность, чтобы не дать ему войти в пруд. Хотя его усилия все слабели, очевидное намерение утопиться не уходило. Как сомнамбула, он упрямо вырывался от нее. И никакие ее слова не помогали. Он ничего не говорил, обуреваемый единственной мыслью — покончить с собой. Вцепившись ему в одежду, хватая за руки и волосы, хлеща его по щекам, Эдит снова и снова препятствовала его попыткам. И когда его попытки наконец прекратились, она вся промокла и дрожала так же, как и он.
Эдит посмотрела на уровень бензина на датчике. Как только ей удалось усадить Фишера в машину, она завела мотор и включила обогреватель, и в «кадиллаке» стало тепло. Увидев, что остается еще больше половины бака, она отвернулась. Температура как будто не оказывала на Фишера никакого влияния. Его дрожь не ослабевала. Но Эдит знала, что причина не только в холоде. Она посмотрела на его дергающееся лицо и не могла удержаться от мысли: «Круг замкнулся».
И в 1970 году очередная попытка раскрыть тайну Адского дома пополнила список неудач.
* * *
Фишер судорожно дернулся и закрыл глаза. Зубы перестали стучать, дрожь прекратилась. Эдит в тревожном молчании увидела, как мало-помалу к его щекам возвращается цвет.
Через несколько минут Фишер открыл глаза и посмотрел на нее. Он с хриплым звуком глотнул и протянул к ней руку. Рука была ледяная.
— Спасибо, — прошептал он.
Эдит не могла вымолвить ни слова.
— Который час?
Посмотрев на часы, она увидела, что они стоят, и обернулась к приборному щитку.
— Начало девятого.
Фишер со слабым стоном откинулся на спинку.
— Как вы затащили меня сюда?
Выслушав ее рассказ, он спросил:
— Но зачем вы вернулись?
— Я подумала, что не надо оставлять вас одного.
— Несмотря на то, что случилось с вами раньше?
— Я хотела попытаться.
Его пальцы сжали ее руку.
— Что произошло? — спросила Эдит.
— Меня заманили в ловушку.
— Что заманило?
— Не что, а кто.
Она ждала.
— Флоренс говорила нам, — сказал Фишер, — говорила, но у меня не хватило мозгов понять.
— Понять что?
— "Б" в круге, — ответил Фишер. — Беласко. Единственный.
— Единственный? — не поняла Эдит.
— Это он все создал.
— Откуда вы это знаете?
— Он сам мне сказал. Он сказал мне, потому что я должен был умереть.
Неудивительно, что тайну не удавалось раскрыть. Ничего подобного не было в истории домов с привидениями: чтобы одна личность оказалась столь могущественной, что смогла создать иллюзию множественного присутствия; одно существо представлялось десятками других, поражая входящих в дом бесконечными физическими и психическими эффектами — используя свою силу, как некий солист, играющий на гигантском дьявольском пианино.
* * *
Двигатель был выключен. Теперь надо было доехать до города, но, сидя в темноте, потрясенная и подавленная, Эдит не могла пошевелиться, а Фишер монотонно продолжал:
— Думаю, он знал с той самой секунды, как мы вошли, что нужно сосредоточиться на Флоренс. Она была самым слабым звеном — не потому, что не обладала силой, а потому, что с такой готовностью поддавалась ему.
Когда в понедельник вечером она устроила сеанс, он, видимо, напичкал ее различными впечатлениями, высматривая, на какое она откликнется. И она «клюнула» на молодого человека — которого идентифицировала как Дэниэла Беласко.
В то же время, чтобы настроить ее против вашего мужа, Беласко заставил ее проявить способности физического медиума. Это служило многим целям. Во-первых, подтвердило верования вашего мужа. Во-вторых, явилось первым ударом по уверенности Флоренс: она считала себя психическим медиумом и, хотя убеждала себя, что такова Божья воля, это по-прежнему смущало ее. Она понимала, что тут что-то не так. Мы оба понимали.