– Дадим маме выспаться, – шепнул он малышу.
Он поменял Теду подгузник и засунул сына в ходунки – чудесные ходунки, которые сам же и отправил ему почтой в минуты тоски, всё из литого пластика, как детская гоночная машина.
Тед был в восторге, что папа выпустил его погулять ночью по ярко освещённой ванной. Мама всегда заставляла Теда спать, а тут ему разрешили наконец заняться тем, чем больше всего хотелось заняться глухой ночью. Хотелось ему носиться но комнате, грохоча колесиками, булькать от счастья, размахивать ручонками на манер ветряной мельницы и радостно заливать всё капающими с подбородка слюнями.
К закату Ван будет уже в Вашингтоне. Придется рассказать Джебу, что история с КН-13 в штабе ВКС под горой Шайен закончилась пшиком. Он зря потратил время, потратил бесцепные силы… Чтобы восполнить растраченное, ему придется вдвое усердней трудиться над подготовкой саммита в Виргинии, залезть в шляпу фокусника обеими руками… Ван глянул на себя в зеркало, близоруко щурясь без очков. Какой же он всё-таки дурак!
Покуда Тед ворковал и булькал, Ван тихонько прокрался в комнату и вытащил из-под кровати рюкзак. В ванную он вернулся с угольно-черным спецназовским ножом. Лететь в Вашингтон с этаким свинорезом в багаже он не может. Охрана в аэропорту умом повредится. Но он ведь купил нож. Себе купил. Глупо будет не найти ему применения.
Ван ухватил себя за бороду и принялся пилить. Нож проходил через щетину, точно сквозь сахарную вату.
Шесть минут спустя Ван глядел на свои бритые щеки, покуда Тед со счастливой миной сосал и выплевывал клочья отцовской бороды. Спецназовский нож был острее бритвы. Волоски он срезал почище лазера, оставляя тонкие порезы, будто от листа бумаги. Неудивительно, что Хикок божился этим ножом. Хикок знал толк в оружии. Не нож – сокровище.
Ван уже много лет не брил бороды. Мокрые гладкие щеки выглядели удивленно и бледно, как свежая тонзура.
Наутро Дотти изумленно воззрилась на мужа.
– Ой, милый! – вскрикнула она. – Ты посмотри на себя! Милый, ты так молодо выглядишь! Подобной реакции Ван не ожидал.
– Молодо? – Он-то собирался избавиться от нелепой хакерской бороды и приобрести вид серьёзного профессионала. – Молодо? А как же нос? Нос словно вырос за ночь на три размера.
Дотти принялась на пробу целовать места, которые не целовала уже годами. Голая кожа отзывалась радостным изумлением.
– Ми-илый, ты такой красивый. Чистый. Тедди, посмотри на папу!
Утомившийся за время ночной прогулки Тед спал.
– Нравится? – спросил Ван.
– По-другому выглядит… Конечно, нравится. Я же за тебя вышла замуж. А разнообразие не помешает.
– Не знаю, что об этом на работе подумают.
– Милый… – Дотти примолкла. – Ты бы только знал, какое у тебя лицо делается, стоит о работе заговорить.
– О чём ты?
– Дерек, эти люди тебя замучили. На тебя смотреть жалко. Мне не нравятся эти типы из Вашингтона. Мне не нравится нынешняя администрация. Мне не нравится эта дурацкая «война с терроризмом»… Я уже газеты читать не могу. Это не наши люди.
– И что? – спросил Ван. – К чему это всё?
– Милый, ты не обязан к ним возвращаться. Понимаешь? Ты не обязан возвращаться на войну. Ты можешь остаться здесь, со мной. Дерек, ты же ненавидишь эту работу. Грязную, дрянную работу. Любимый мой, может, я не говорила этого раньше, но… здесь у меня всё просто отлично. В большинстве университетов астрономы сталкиваются с жуткими проблемами финансирования. Так скверно ещё не бывало… А здесь у меня только одна беда. Со мной рядом нет Дерека Вандевеера.
– А… – выдавил Ван. Угу.
– Да, у нас не будет столько денег, как в те времена, когда ты был вице-президентом. Но от тех денег у нас были только неприятности. Дерек, ты прекрасно к нам впишешься. Будешь работать на нашем оборудовании. Сможешь заниматься всеми клевыми, забавными программерскими задачками, какими хотел. Закончишь наконец свою статью по теоремам Рамзея. Ты будешь счастлив.
– Сейчас у меня такой несчастный вид?
– Милый, да у тебя это на лице написано! Теперь же всё видно. Я тебя не видела без бороды уже сколько – четыре года? Ты ее сбрил на мамины похороны.
– Д-да, – пробормотал Ван. – Точно.
Дотти утерла слезинку.
– Люди не обязаны себя мучить. Ты такой замечательный, Дерек. Сильный, честный, славный, изумительно талантливый, упорный… Во всей нынешней администрации нет ни одного настолько порядочного человека… – Она уже всхлипывала. – Я хочу, чтобы ты переехал сюда и жил с нами, Дерек. Я так устала быть одна.
Ван присел на кровать. Душа его трепыхалась, как сорванный парус.
– Ох, Дотти…
– У меня есть на тебя право. Я твоя жена. С какой стати нам разлучаться? Я хочу, чтобы ты переехал к нам. Заведём второго ребенка. Ты же не под призыв попал. И погон на тебе нет. Почему тебе просто не уйти?
– У меня есть работа, – ответил Ван. – Мне за нее платят. На меня полагаются.
– Да ты ненавидишь эту работу! Она тебя корежит. Ты бы видел себя, когда пытаешься о ней заговорить. У тебя глаза стекленеют. И холодеют. Лицо мрачнеет… Ты похож на огромную собаку, которая стережет последнюю в мире косточку.
Ван не обиделся. Он понимал, насколько права Дотти. Физиономия его приобрела полицейские черты. А полицейский – это такой парень, который никогда не будет просто рад тебя видеть. Даже если он замечательный человек, как многие из них, он всегда, всегда вначале смерит тебя оценивающим взглядом, примечая, не опасен ли ты, не вооружен ли, не безумен ли. На сотнях лиц в Склепе Ван примечал это собачье выражение и теперь, да, сам им обзавёлся. Обзавёлся, потому что заслужил. Заработал. Потому что стал одним из них.
– Милая, – выдавил он, – ты, наверное, права. Я понимаю. Но я не могу просто так уйти с работы. В Виргинии затевается очень важное совещание. Джеб говорит… хотя Джеб чего только не скажет… но если всё пройдет нормально, оно стоит любых усилий.
– А как же мы? Я хочу, чтобы ты жил со мной.
– Это всего лишь временная работа, – сказал Ван. Говорил он сам с собой. Я не обещал Джебу, что сделаю карьеру в бюро. Даже его пост – временный. Мы вообще-то должны были просто… залатать дыры, пока не установим четкую политику и не будет создана постоянная структура на федеральном уровне, а лучше даже – на уровне кабинета…
– – Дерек, я никогда не слышала, чтобы ты так говорил прежде. Когда мы были счастливы.
– Ну вот такой у них теперь жаргон, – простонал Ван. – Милая, я знаю, что переигрываю. Ты нужна мне, чтобы предупреждать, когда я съезжаю с катушек. А когда тебя нет рядом, у меня в голове чёрт знает что творится.
Опасливо звякнул телефон. За Ваном приехал лимузин.