— Я рад за тебя. — Он снова улыбнулся, и на этот раз она узнала его улыбку. — Ты так хорошо выглядишь, Миа. Ты очень похожа на себя прежнюю.
— Мне всегда везло. И я была очень осмотрительной.
Он печально поглядел в окно.
— Но тебе не повезло, когда ты со мной познакомилась, — произнес он. — И ты оказалась права, когда стала со мной осмотрительной.
— Тебе незачем об этом говорить. И я совсем не жалею о нашей истории. — Она с явной неохотой, как будто делая одолжение, вернула ему фотографию. — Я знаю, что мы с тобой расстались не лучшим образом, но я всегда следила за твоей карьерой. Ты был умен, полон идей, в тебе просто бурлила творческая энергия. Ты никогда не боялся говорить то, что думал. Я не соглашалась с твоими высказываниями, но всегда гордилась тобой. Я гордилась, что мы познакомились еще до того, как о тебе узнал весь мир.
Она сказала правду. Миа была так стара, что еще помнила, что эти узкие полосы назывались пленками.
Пленки — длинные ленты из пластика — отпечатывались с помощью тени и света. Память о пленке, ощущение и суть воспроизводимого на ней вызвали у Миа ностальгию, острую, как осколки стекла.
Он продолжал настаивать:
—Ты была права, что порвала со мной. Позднее я понял, что дело было совсем не в Европе и не в том, чтобы мы изменили нашу жизнь. Просто я хотел выиграть в споре и убедить тебя живым примером. Я хотел увезти тебя на другой континент, чтобы ты жила моей жизнью. — Он засмеялся. — Я так и не смог измениться. Я ничему не выучился. Ни в двадцать лет. Ни в девяносто пять.
Миа вытерла глаза.
— Ты мог бы предоставить мне для этого больше времени, Мартин.
— Я виноват. Но теперь у нас просто нет времени. Я сумел бы уговорить кого угодно. Но с тобой было очень трудно спорить.
Он вынул из ящика у кровати салфетку и подал ей.
Миа быстро взглянула на него, а он улегся поудобнее, его худые плечи утонули в подушке. Пижама раскрылась, обнажив на груди проводочки от аппарата для фильтрации крови.
— Мне жаль, что я отрепетировал и отыграл лучше, чем ты, Миа. С моей стороны поступать так было нечестно, но в душе я драматург. И мне жаль, что я тебя расстроил. А теперь ты можешь уйти, если хочешь. Как хорошо было с тобой увидеться.
— Сейчас я стара, Мартин. — Она вскинула подбородок. — Я не та молодая женщина с твоей фотографии, и неважно, хорошо или плохо мы ее помним. А ты можешь играть свою сцену, если тебе нравится. Я не собираюсь уходить. Я никогда не была тупицей.
— Я намерен умереть сегодня вечером.
— Понимаю. Так скоро?
— Да. Я уже все организовал, мой конец никому не доставит хлопот. Все пройдет очень цивилизованно и, я бы сказал, деликатно.
Миа хмуро кивнула:
— Я уважаю твое решение и восхищаюсь им. И сама часто думала, что последую тем же путем.
Он расслабился.
— Очень хорошо, что ты со мной не споришь. Не хочешь помешать мне, не портишь мой уход в мир иной.
— Нет, нет. Я никогда этого не делаю. — Она подалась вперед и положила ладонь на его холодную руку. — Тебе что-нибудь нужно?
— Есть кое-какие детали. Ты их поймешь.
— Детали. Конечно.
— Наследники. Завещание. — Он поднял руку и очертил круг в воздухе. — Я составил на тебя завещание, Миа, и думаю, что поступил правильно. Речь идет о дворце моей памяти. О замке на виртуальном песке. Я хочу, чтобы ты стала владелицей моего дворца. Ты сможешь в нем скрыться, если тебе когда-нибудь понадобится. Он прекрасно выстроен, его нельзя разрушить. Дворец стар, но прочен. Иногда дворцы создают для людей массу проблем, но к моему это не относится. Тут никаких особых забот не потребуется. Он просторен, и это хорошее, надежное пространство. Я был с ним очень бережен. А сейчас решил его очистить и оставил там лишь несколько вещей. Они мне очень дороги, и я не мог их выбросить, у меня просто рука не поднялась. Возможно, тебе они тоже будут дороги. Ведь эти вещицы — память о прошлом.
— Почему тебе понадобился большой дворец?
—Долгая история.
Миа согласно кивнула и стала ждать.
— Это долгая история, потому что, полагаю, я прожил долгую жизнь. Видишь ли, они поймали меня в шестидесятых годах. Тогда начались серьезные расследования о работе Сети, финансовых махинаций и скандалов.
Мартин был рад, что мог наконец откровенно признаться, и, казалось, плыл на волнах памяти.
— В то время я уже был вне игры, но связь с производством еще оставалась. Я лишился многих крупных законных инвестиций, о некоторых проектах мне также пришлось забыть. Я больше не желал светиться, как-никак меня больно ужалили, и в дальнейшем, в семидесятых, принял ряд серьезных мер. Выстроил себе настоящий дворец, до которого налоговым службам никак не добраться. И сохранил его до нынешнего дня. Очень полезное место. Но теперь он мне не поможет. Правительство не станет делать скидку на мою больную печень и плохую иммунную систему. Или на диабет — я упомянул лишь одну из болезней. — Он нахмурился. — Терпеть не могу, когда люди ведут слишком честную игру. А как по-твоему? Когда мир столь праведен, в нем есть что-то мерзкое. Они не борются с алкоголизмом, они даже не борются с наркоманией, но когда тебя проверяют, то без анализа крови, волос и ДНК им, понимаешь ли, никак не обойтись. Они следят за каждым твоим шагом, отмечают его, фиксируют в медицинских картах, и это белье полощется по всей Сети. Если ты ведешь себя, как святоша, они кланяются тебе в ноги и превозносят до небес. Ну а если ты живешь, как я жил эти девяносто шесть лет… Ты когда-нибудь видела мои медицинские карты, Миа? Я много пил. — Он засмеялся: — Что за жизнь без выпивки?
Это жизнь без цирроза печени, рака и полного расстройства нервной системы, подумала Миа.
— Общество. Глобальное общество. Оно вроде правительства во главе с твоей бабушкой. Мудрая, ласковая старушка с кнутом и пряником.
Миа ничего не ответила. Ее медицинский рейтинг составлял девяносто восемь процентов. Она была твердо уверена, что Мартин должен знать все серьезные и важные факты ее жизни. Характер общества зависел от деятельности правительства, а правительству приносили пользу люди, подобные ей.
— Мартин, расскажи мне об этом дворце. Как я в него попаду?
Он взял ее руку, повернул ладонью вверх и стал изучать линии ее жизни. Он смотрел в свой наладонник и проводил по ее ладони кончиком пальца. От лекарства память Миа обострилась, и, когда он сжал ее запястье, она с болью вспомнила, как много десятилетий тому назад этот жест пробудил в ней сильную страсть. Прикосновение любовника, эротический импульс от его молодого и горячего тела.
Мартин высвободил руку.
— Ты можешь запомнить эту схему?
— Да, запомню. Лекарство мне поможет. — Она решила не выдавать волнения и не стала трогать запястье, которого он только что касался. — Я люблю старую систему жестов и всю жизнь пользовалась ею.