Мальчик выглядит совершенно бесстрастным. Нажимает на кнопку. На экране появляются другие часы. Нажимает вторую кнопку.
– Хронометр "Вюлькэн", движение часовой стрелки скачкообразное, корпус хромированный, ушки латунные, циферблат в очень хорошем состоянии.
– В очень хорошем, — советует Фонтейн, — а значит, недостаточно хорошем. Видишь вот эти пятнышки? — он показывает на явные червоточины, разбросанные по поверхности отсканированной картинки. — Если бы было сказано в "отличном состоянии", тогда без вопросов.
– В отличном состоянии, — говорит мальчик, подняв взгляд на Фонтейна. И нажимает на кнопку, выводящую на экран изображение следующих по списку часов.
– Дай я еще раз гляну на те часы, ладно? — Фонтейн показывает на часы в руке мальчика. — Все в порядке. Я тебе их отдам.
Мальчик переводит взгляд с Фонтейна на часы и обратно. Фонтейн убирает "смит-и-вессон" в карман. Показывает мальчику пустые руки.
– Я тебе их отдам.
Мальчик протягивает руку. Фонтейн берет часы.
– Так ты мне не скажешь, где ты их взял?
Ни звука.
– Хочешь кофе?
Фонтейн показывает на булькающую в глубине лавки кастрюльку на электроплитке. Чувствует крепчающий запах горького варева.
Мальчик понимает.
Кивает головой.
Фонтейн снова вкручивает лупу и углубляется в созерцание.
Черт побери. Он хочет эти часы.
Позже, после полудня, когда мальчик-разносчик бенто приносит Фонтейну ленч, артиллерийский "Жаже Лекультр" лежит в кармане Фонтейновых слаксов из серого твида, с высокой талией и экстравагантными складками, но Фонтейн знает, что часы — не его. Мальчик помещен в глубине лавки, в той захламленной маленькой зоне, что отделяет бизнес Фонтейна от его частной жизни, и Фонтейн, увы, осознает тот факт, что чувствует запах своего гостя: чуть приглушенный утренним ароматом кофе ясный и настойчивый смрад застарелого пота и нестиранного тряпья.
Когда разносчик выходит из лавки к своему перегруженному коробками велосипеду, Фонтейн открывает защелки на собственной коробке. Так, сегодня совсем не любимая им темпура , совсем не любимый им сорт, потому что темпура быстро остывает, но ему все равно, потому что он голоден. Пар клубится над тарелкой мисо , когда он со щелчком снимает крышку из пластика. Пауза.
– Эй, — обращается он в пространство за лавкой, — хочешь немного мисо? — ни звука. — Суп. Ты слышишь меня или нет?
Фонтейн вздыхает, спускается вниз по деревянной лесенке и несет горячий суп в чулан.
Мальчик сидит на полу, скрестив ноги, у него на коленях раскрыт ноутбук. Фонтейн видит фото очень большого, сложной системы хронометра, которое плавает по экрану. Эта вещь из восьмидесятых, судя по виду.
– Хочешь немного мисо?
– "Зенит", — отвечает мальчик, — "Эль Примеро". Нержавеющий корпус. Тридцать один камень, точность хода 3019 РНС. Тяжелый нержавеющий браслет с замком-застежкой. Оригинальная ввинчивающаяся головка для перевода стрелок и подзаводки. С дарственной надписью.
Фонтейн таращит на него глаза.
Ямадзаки возвращается, набрав антибиотиков, пакетов с едой и жестянок-самогреек с кофе. Он одет в пилотскую куртку из черного нейлона, тащит припасы и свой ноутбук в синей сетчатой сумке.
Он спускается в метро сквозь разреженную толпу задолго до вечернего часа пик. Он обнаружил, что стал плохо спать, его сны, как колдунья, посещает Рэи Тоэи со своим прекрасным лицом, Рэи Тоэи, которая в одном смысле является его работодателем, а в другом смысле вообще не существует.
Она — это голос и лицо, знакомые миллионам. Она — это море кода, вершина развития компьютерных программ индустрии развлечений. Публика знает, что ее не встретишь, прогуливаясь по улице; что она — это медиа. И в этом — основная причина ее очарования.
Если бы не Рэи Тоэи, думает про себя Ямадзаки, Лэйни бы здесь сейчас не было. Именно желание понять ее, еще раз угадать ее мотивацию и занесло Лэйни в Токио. Он работал на менеджеров Реза, Реза — певца, объявившего о намерении жениться на ней. И каким же образом, раздавались вопросы, он намерен это проделать? Как может человек, даже столь непосредственно проникший в медиа, взять в жены конструкт, пакет компьютерных программ, мечту?
Однако Рез, китайско-ирландский певец, поп-звезда, попытался. Ямадзаки об этом известно. Он уверен в этом не меньше, чем сам Рез, потому что Рэи Тоэи обсуждала это с ним. Он понимает, что Рез воплощен в цифровую форму настолько, насколько это вообще возможно для человека. Если Рез-человек вдруг умрет, Рез-идол, вне всяких сомнений, будет существовать и дальше. Но страстным желанием Реза было войти туда полностью, в буквальном смысле, туда, где находится Рэи Тоэи. Или, что ближе к истине, находилась, так как она недавно вдруг куда-то исчезла.
Певец пожелал соединиться с ней в неком цифровом мире или же в некой никем-еще-не-постигнутой пограничной зоне, в некоем промежуточном состоянии. И потерпел фиаско.
Но там ли сейчас она? И почему Лэйни тоже сбежал?
Сейчас певец гастролирует по штатам Комбината. Настаивает на путешествии по железной дороге. Станция за станцией, конечная цель — Москва, слухи о сумасшествии.
Это темный бизнес, темное дело, думает про себя Ямадзаки и недоумевает, спускаясь по лестнице в картонный город, что конкретно делает Лэйни здесь и сейчас. Все эти разговоры про узловые точки в истории, про какой-то узор, возникший в текстуре событий. О том, что все скоро изменится.
Лэйни — каприз природы, мутант, случайный продукт секретных клинических испытаний наркотика, пробуждавшего у небольшого процента испытуемых способности, сходные с экстрасенсорными. Но Лэйни не экстрасенс в иррациональном смысле; скорее, он способен, благодаря органическим изменениям, вызванным давным-давно 5-SB, тем самым наркотиком, воспринимать глобальные перемены, всплывающие из глубин огромных потоков данных.
И вот теперь Рэи Тоэи исчезла, заявляют ее менеджеры, а как такое могло случиться? Ямадзаки подозревает, что Лэйни, возможно, знает, как или куда, и для Ямадзаки это причина, чтобы принять решение вернуться и найти его. Он вел себя крайне осторожно, чтобы избежать слежки, прекрасно зная, что все предосторожности напрасны.
Запах токийской подземки, знакомый, как запах родного дома, ненадолго расслабляет его. Запах крайне характерный и в то же время не поддающийся описанию. Это — запах японской цивилизации, частью которой он себя чувствует на все сто процентов, цивилизации, в данный момент воплощенной в этой уникальной среде, в мире тоннелей, белых коридоров, едва слышных серебряных поездов.
Он находит проход между двумя эскалаторами, видит кафельные колонны. Он почти убежден, что картонных укрытий здесь уже нет.
Но они по-прежнему на месте, и, когда он напяливает белую микропорную маску и вползает в залитую ярким светом хибару мастера, там тоже все неизменно, за исключением заготовки, над которой сосредоточен старик: теперь это многоголовый динозавр с ногами робота, весь серебряно-синий. Кончик кисточки тщательно обрабатывает глаз рептилии. Старец не поднимает взгляда.