Лэйни уже бывал здесь, хотя и не в этом специфическом конструкте, в парикмахерской, и ему не по душе это место. Что-то в самом коде, легшем в основу создания Города-Крепости, вызывает метафизическое головокружение, а его видимое представление утомительно агрессивно; ощущение такое, будто попал в видеофильм какого-нибудь арт-колледжа с изощренной операторской работой. В Городе-Крепости все с подвохом: тебе никогда не покажут истинного изображения — все прогоняется через полдюжины разных фильтров, словно обитатели этого места твердо решили запечатлеть свои радикальные воззрения во всем, вплоть до наименее фрактальных текстур города. Там, где ловко придуманный веб-сайт слегка намекнул бы на грязь или потертость,
Город-Крепость тщательно камуфлируется руинами, текстурные карты непрерывно меняются, обнажая другие текстуры, также битые молью.
Вот эта парикмахерская, к примеру, выложена из наползающих друг на друга текстурных черепиц, не стыкованных по краям, что намеренно разрушает любую иллюзию цельной поверхности или пространства. И все здесь исполнено в цвете залитого дождем Китайского квартала: неоново-розовый, неоново-синий, неоново-бледно-зеленый и сильно выцветший неоново-красный.
Ливия и Пако мгновенно удаляются, оставив Лэйни в недоумении: во что бы он сам, дойди до этого дело, воплотился в подобной обстановке? Наверно, в большой картонный ящик?
Эти размышления прерываются появлением Клауса и Петуха, которые внезапно возникают на двух из четырех стульев в парикмахерской. Он сразу узнал их, разве что теперь Клаус носит черную кожаную широкополую Федору — поля ее загнуты кверху по всей окружности, — а Петух стал еще больше похож на орущих римских пап работы Фрэнсиса Бэкона .
– Пошла совсем другая игра, — начинает Лэйни.
– Какая? — Клаус, кажется, языком трогает больной зуб.
– Харвуд впрыскивал себе 5-SB. И вы это знаете, потому что эти ваши недоноски-чилаго только что раскололись. Когда вы узнали об этом?
– Мы действуем по принципу необходимых знаний… — начинает Петух тоном дегенерата понтифика, но Клаус прерывает его:
– За десять минут до вашего появления. Мы с нетерпением ждем вашего мнения.
– Это совсем другое дело, — говорит Лэйни. — Каких успехов он добился за эти годы! Пиаровская империя, рекламные кампании и слухи о том, что он сыграл главную роль в избрании президента Миллбэнк, а также способствовал разделу Италии…
– Я думал, что это все его подружка, — говорит Петух мрачно, — эта паданская принцесса…
– Вы хотите сказать, что он просто чует удачу? — наступал Клаус. — Вы намекаете на то, что он находится в узловом модусе и предчувствует назревающие перемены? Если в этом секрет его фирмы, мой друг, то почему же не вы самый богатый человек в мире?
– Эта штука работает не так, — протестует Лэйни. — 5-SB пробуждает чувствительность к узловым точкам, к разрывам в информационной текстуре. Они индикаторы назревающих перемен, а не носители информации о самих переменах!
– Верно, — соглашается Клаус и поджимает губы.
– Я хочу знать, — продолжает Лэйни, — мне нужно знать — прямо сейчас! — что задумал Харвуд на этот раз. Он сидит в потенциальной точке грандиозных перемен. Видимо, он способствует им. Рэи Тоэи тоже вовлечена во все это, и этот наемный ластик для стирания людей из коллекции Харвуда, и безработный рентакоп… Эти люди скоро изменят историю человечества каким-то неизвестным пока способом. Подобной ситуации не было с тысяча девятьсот одиннадцатого года…
– А что случилось в девятьсот одиннадцатом? — требует ответа Петух.
Лэйни вздыхает.
– Мне кажется, все очень запутанно, у меня не было времени заняться этим вплотную. В тысяча девятьсот шестом году в Париже под экипаж попал муж мадам Кюри. Видимо, с этого все и началось. Но если в нашем случае Харвуд и впрямь является аттрактором , ключевым сгустком странности событий, которые притягиваются к нему, и при этом он осознает свою роль, — что же в его голове такого, что потенциально в буквальном смысле может изменить все?
– Мы не можем сказать наверняка, — начинает Петух, — но…
– Нанотехнология, — говорит Клаус. — Харвуд был главным игроком корпорации "Санфлауэр". План перестройки Сан-Франциско. Весьма радикальная реструктуризация с привлечением нанотехнологий, вполне в духе той, что была проведена после землетрясения в Токио. С Сан-Франциско этот номер не прошел, и, что действительно забавно, ваш парень — Райделл, как нам кажется, способствовал тому, чтобы это не случилось, но об этом потом. Меня действительно беспокоит, что Харвуд продолжает интересоваться нанотехнологиями, подтверждением служит сделка, заключенная фирмой "Нанофакс АГ" из Женевы…
– Сначала Харвуд, — вставляет Петух, — купил по дешевке подставную фирму в Антигуа, и…
– Заткнись! — Петух замолкает. — "Нанофакс АГ" из Женевы и корпорацией "Счастливый дракон" из Сингапура. "Счастливый дракон", конечно же, клиент фирмы "Харвуд Левин".
– "Нанофакс"?
– Самим названием сказано все, — говорит Клаус, — и почти ничего.
– Как это понимать?
– "Нанофакс АГ" предлагает технологию, которая цифровым методом воспроизводит физические объекты на расстоянии. Область применения технологии, разумеется, довольно сильно ограничена. Но обычная кукла, помещенная в "Нанофакс" в лондонском "Счастливом драконе", будет в точности воспроизведена "Нанофаксом" в нью-йоркском "Драконе"…
– Как?
– С помощью наносборщиков из любых доступных материалов. Однако на систему наложены жесткие юридические ограничения. Например, "Нанофакс" не имеет права воспроизводить функционирующее оборудование. И, конечно же, "Нанофакс" не имеет права ни при каких обстоятельствах воспроизводить функционирующие наносборщики.
– Я думал, они уже доказали, что такая система не способна работать, — говорит Лэйни.
– О нет! — говорит Петух. — Они просто этого не хотят.
– Они — это кто?
– Государства, — отвечает Петух. — Помните о таких?
Райделл смотрел в спину человека, уверенно идущего впереди, и испытывал сложное чувство, чувство, которому не мог дать название, которое было сильней боли в боку, остро пронзавшей его, когда он оступался. Он, Райделл, всю жизнь мечтал хорошо владеть своим телом: просто двигаться, двигаться правильно, не задумываясь об этом. Быть расслабленным и в то же время точным в движениях. Он инстинктивно понимал, что перед ним именно такая свободная пластика; мужчине было около пятидесяти, но двигался он абсолютно естественно и постоянно оказывался в тени. С прямой спиной, в длиннополом кашемировом пальто, руки в карманах, он просто скользил, и Райделл топал за ним, остро чувствуя свою неуклюжесть из-за физической боли и боли своего все еще юношеского сердца: мальчик, что жил у него внутри, всегда мечтал хоть немного быть похожим на этого человека, кем бы он ни был.