– Значит, что у нас есть?
– Убийство.
– Бомжи помойку не поделили?
– Множественные пулевые ранения. Эксперты говорят – стреляли из «АК». Случайные пули попали в две квартиры, есть раненый.
– Тяжело?
– К счастью, нет. В даму попал осколок стекла. – Заместитель вздохнул и понизил голос: – Эта дура, как только услышала выстрелы, выглянула в окно посмотреть.
– Значит, что-нибудь увидела?
– Она – нет, но у нас есть свидетели.
Около полицейского микроавтобуса мялись два мусорщика: помятый, лет сорока, и долговязый, с сигаретой в зубах. Игонин медленно подошел к коллегам – тоже ведь муниципальные служащие! – вздохнул, снова вытер вспотевшую голову и поинтересовался:
– Значит, убитый сидел в мусорном контейнере? – Некоторые подробности капитану передали по рации.
– Да, – коротко ответил помятый.
– Почему он там сидел?
Мусорщики переглянулись. Долговязый выбросил сигарету, тут же закурил новую и презрительно скривился. Поняв, что ответа не будет, Игонин побагровел:
– Значит, я спрашиваю, почему он там сидел?
– Наверное, прятался, – буркнул помятый. – Я уже рассказывал. Мы…
– Значит, убитый говорил, от кого он прятался? Что он вообще говорил?
В общем-то, Игонин и не надеялся раскрыть это дело по горячим следам. Джип, конечно, ищут, но что толку? Номеров нет, только описание. Иголка в стоге сена! Личность убитого не установлена, а лицо изуродовано так, что надежды получить внятный фоторобот никакой. Короче, дело дрянь, и настроение Игонина стремительно ухудшалось.
– Значит, я спрашиваю, что говорил убитый?
– Вы, господин капитан, лучше собачку полицейскую сюда привезите, – предложил долговязый. – Пусть она, значит, следы понюхает и расскажет вам, куда джип уехал. Вы потом злодеев поймаете и медаль себе выпишете, а от нас толку никакого – мы этого бомжа пару минут всего живым видели.
Игонин резко обернулся к заместителю:
– Значит, этих шутников – в участок. Допрашивать по полной программе, и если они уйдут раньше шести вечера, будешь все выходные охранять футбольные матчи. Понятно?
– Так точно, – кивнул заместитель. – Они еще говорили, что убитый прыгал на несколько этажей вверх…
– Значит, заодно проверишь их на употребление наркотиков и алкоголя!
– Но эксперты говорят, что характер повреждений…
– Не морочь мне голову!
* * *
Цитадель, штаб-квартира Великого Дома Навь
Москва, Ленинградский проспект,
1 августа, среда, 09.07
За всю свою жизнь Хомяку нечасто доводилось быть в центре пристального внимания такого количества заинтересованных персон. Правильнее сказать – никогда не доводилось. И даже в последнее время, когда он был подопытным на фабрике «ЦентрМедПереработки», за ним одновременно наблюдали не более двух-трех специалистов, а сейчас вокруг Хомяка суетились не менее восьми фигур. Чем не повод для гордости?
К сожалению, беглец не мог оценить ситуацию и в полной мере насладиться ею, он вообще ничего не мог. Он лежал на операционном столе, под общим наркозом, и жизнь медленно покидала его израненное тело.
– Вы сможете вытащить пациента? – спросил Сантьяга, не спуская черных глаз с Хомяка.
– Не мешайте, комиссар, – сквозь зубы процедил брат Ляпсус. – Вы же видите, я занят.
Ловкость и точность, с которой хирург проводил операцию, не могла не вызывать восхищение: каждое движение продумано, выверено до миллиметра и в то же время – стремительно. Искусство врачевания оттачивалось эрлийцами на протяжении тысячелетий, и правильно держать скальпель брат Ляпсус умел еще в утробе матери. Но Сантьяга не мог себе позволить просто любоваться работой эрлийца:
– Мне нужно знать точно. Когда вы скажете, что пациент потерян, будет слишком поздно.
– Вам нужна его память? – осведомился брат Ляпсус после небольшой паузы.
– Да. Я должен обязательно допросить его.
Когда осы принесли в Цитадель умирающего чела, комиссару хватило одного взгляда, чтобы понять, что остававшаяся в Хомяке магическая энергия не имеет ничего общего с продукцией действующих в Тайном Городе Источников. Зато благодаря выработанной у всех навов способности Сантьяга уловил следы Золотого Корня и немедленно вызвал в штаб-квартиру лучшую бригаду эрлийских хирургов. Комиссар был уверен, что нащупал ключ, данный князю Дегунинским Оракулом, и был обязан извлечь из головы найденыша все подробности. Извлечь любым способом.
Брат Ляпсус бросил в ванночку окровавленный скальпель и кивнул своим помощникам. В тело Хомяка вонзилось несколько капельниц с зеленоватой жидкостью.
– Вам лучше приступить к допросу, комиссар, – глухо произнес хирург. – Мы не сможем его спасти.
– Сколько у меня времени?
– Не более шести минут. – Брат Ляпсус начал стягивать тончайшие перчатки. – Если бы в нем не было магической энергии, этот чел умер бы в момент получения ран. А так у него был шанс… – Эрлиец скривился. – Но мы приехали слишком поздно. За шесть минут я ручаюсь, столько времени мы сможем поддерживать в пациенте жизнь.
– Немедленно проведите анализы крови, я хочу точно знать природу магической силы этого чела, – распорядился Сантьяга и склонился над головой умирающего.
– А что проверять? – пожал плечами Ляпсус. – Он наверняка был клиентом Великого Дома Людь.
Все знали, что челы, не имеющие собственного Источника магической энергии, пользовались услугами генетически близких к ним людов.
– Пожалуйста, немедленно проведите анализы, – с нажимом повторил нав. – И не мешайте мне.
Семья Эрли входила в состав Темного Двора не одну тысячу лет, и ее представители прекрасно знали, когда можно спорить с навами, а когда нет. Ляпсус кивнул своим подчиненным, отошел в сторону и взял предложенный ассистентом бокал с красным вином.
Комиссар легко провел по лбу Хомяка кончиками пальцев и негромко начал произносить заклинание на древнем навском языке:
– Эльяр алдык урган кектоай…
Потоки магической энергии опутали чела, грубо заставляя умирающий мозг делиться накопленной информацией. Сантьяга использовал «иглу инквизитора», самое жесткое заклинание сканирования памяти, гарантирующее стопроцентный результат получения нужных сведений. В обычном случае жертвы этого заклинания становились полными идиотами – «игла» безжалостно рвала все нейронные связи, – поэтому ее использовали крайне редко. Сейчас можно было не церемониться.
– Урум, – продолжал Сантьяга, – цитай…
Брат Ляпсус поджал губы и отвернулся к окну. Эрлийцу было безразлично, что делает комиссар с умирающим, его недовольство вызывала ущемленная профессиональная гордость – он не смог спасти пациента.