Он появился как обычно, к восьми. Прохрюкал племянникам: «Работать в обычном режиме», поднялся в кабинет, налил себе коньяка, выпил, налил еще, плюхнулся в кресло и почти час не вылезал из него. То ли думал, то ли дремал — ночь у шаса выдалась бессонной. Какое-то время Урбек не реагировал даже на телефонные звонки, но постепенно доносящийся из-за окон шум и без конца подающая голос трубка сделали свое дело: шас начал приходить в себя. Кумар выбрался из кресла, налил себе еще коньяка, медленно выпил, бездумно разглядывая будничную суету подчиненных, философским тоном пробормотал: «Но ведь жизнь на этом не заканчивается» — и вытащил из кармана вновь оживший телефон.
— Ну?
«А вдруг хорошие новости?» Улучшить безнадежно мерзкое настроение шаса мог выгодный контракт. Или внезапный выигрыш в лотерею. Или назначение финансовым распорядителем Темного Двора.
Увы… Ни то, ни другое, ни третье.
— Урбек, старина, доброе утро!
Кумар узнал бодрый голос Фидара Томбы, известного ростовщика… точнее, банкира, разумеется, банкира, теперь их называли не так, как раньше.
— Хорошая сегодня погода, да?
Урбек покосился на окно: собравшиеся утром тучи не собирались открывать солнце. Дождя вроде нет, но день явно будет серым. Покосился и честно ответил:
— Дрянь погода, Фидар.
— А я только вчера из отпуска вернулся, — продолжил верещать Томба. — И сразу о тебе вспомнил. Дай, думаю, позвоню, узнаю, как дела…
«Стервятники слетаются», — с отвращением подумал Кумар.
И не ошибся.
— Я слышал, у тебя некоторые затруднения?
— Никаких, — отрезал Урбек. — Рад, что ты позвонил. До свидания.
— А как же штраф?
— Это не затруднения. Деньги у меня есть — заплачу.
— Может, помощь нужна? Я как раз располагаю относительно свободными средствами.
— Сколько?
Фидар назвал процент. И почти сразу же бросил трубку: слушать вопли разъяренного Урбека банкир не собирался.
…Тысячи лет обитатели Тайного Города скрывали от людей факт своего существования, и это приучило их вести себя осторожно. Принятые Великими Домами правила режима секретности соблюдались очень и очень тщательно, за их нарушение предусматривалось суровое наказание, а потому в истории еще не было случая, чтобы господствующая на планете раса прознала о Тайном Городе. Лидеры Великих Домов прекрасно понимали, к чему это может привести, они не собирались ни служить властвующим на Земле расам, ни воевать с ними. Их вполне устраивало сложившееся положение вещей. Вменяемую часть жителей Тайного Города — тоже.
Однако далеко не всех, кто живет в Москве, можно считать вменяемыми.
Ну-ка мечи стаканы на стол!
Ну-ка мечи стаканы на стол!
Ну-ка мечи стаканы на стол!
И прочую посуду!
Красные Шапки давно заслужили репутацию самых непредсказуемых и диких жителей Тайного Города. Собственно, даже не заслужили — они с нею родились. Невысокие, похожие на обезьянок обитатели Южного Бутова отличались любовью к кожаным одеждам, красным головным уборам, мародерству и междоусобицам. Правда, в последнее время, когда власть в семье оказалась в цепких руках великого фюрера Кувалды, дикари доставляли Великим Домам значительно меньше хлопот, чем прежде, но бузили они по любому поводу, нет-нет да затевали совершенно немыслимые предприятия, не позволяя скучать Службе утилизации.
Все говорят, что пить нельзя!
Все говорят, что пить нельзя!
Все говорят, что пить нельзя!
А я говорю, что буду!
Национальным напитком семьи являлось виски, эффективно стимулирующее работу простеньких мозгов Красных Шапок. Как показали опыты любознательных эрлийцев, дикарь, лишенный должного количества градусов, полностью терял над собой контроль, молниеносно переходил из состояния вялой апатии к беспричинной ярости и обратно, что делало его еще более непредсказуемым, чем обычно. Результаты исследований опубликовали несколько тысяч лет назад (брат Сиритус, «Алкоголь и мозг. Любопытные тенденции»), они были подтверждены независимыми экспертами, и с тех пор жители Тайного Города с пониманием относились к запаху спиртного, вечно сопровождающему стайки дикарей. Красные Шапки пили утром и вечером, днем и ночью, собираясь на войну или на грабеж, планируя очередную междоусобицу и перед важными деловыми переговорами. Пили с горя, на радостях и просто так.
Такими уж они уродились.
Вот и внутри старого фургона, на котором десятка уйбуя Булыжника направлялась к Урбеку Кумару, периодически слышались бульканье и характерное сопение, которые обыкновенно сопровождают поглощение виски из горлышка фляги или бутылки, невнятные разговоры и, как нетрудно догадаться, — жизнерадостное, хотя и не очень квалифицированное пение.
Все говорят, что пить нельзя!
Все говорят, что пить нельзя!
Им казалось, что нота взята на удивление чисто.
…я-а-а-а!
На дне фургона валялись пачки с контурными картами, украденными развеселой десяткой с типографского склада. Продвинутый Булыжник, вспомнив, что в сентябре детям положено идти в школу, прихватил показавшийся уместным товар и теперь мчался к давно знакомому барыге. При мысли о том, какую прибыль можно выручить за столь соответствующую сезону добычу, у него начинала кружиться голова.
А поверх контурных карт лежали исполнители песни: насосавшиеся виски Маркер и Отвертка.
— А я говорю, что буду!!
— Вы чего поете? — осведомился уйбуй, отвлекшись от приятных размышлений.
— Песню, — не стал скрывать Маркер.
— Человскую, — уточнил Отвертка.
— «Пить буду…» — Булыжник попробовал слова на язык и одобрительно кивнул. — Вкусненько. — Сделал глоток из фляги и добавил: — Текст сильный. Цепляет адназначна. Занозой. И месседж мощный. Концептуальный ваще.
Бойцы, разинув рты, слушали откровение уйбуя. С этой своей стороны десятник подчиненным еще не открывался.
— Короче, адназначна, неслабый смысл вложен.
— Надо фюреру сказать, чтобы новый гимн делал, — предложил Маркер.
— Угу, — согласился Отвертка. — Типа.
Официальная песня семьи периодически менялась, послушно отражая лихие повороты истории Красных Шапок, а неофициальным гимном давно стал «Вечно молодой, вечно пьяный». Именно с его народными словами уйбуй принялся сравнивать новый текст и быстро убедился в бесперспективности затеи.
— Не катит твоя песня на гимн, — буркнул Булыжник. — «Ну-ка мечи стаканы…». Чего здесь петь? Мы это постоянно говорим.