— Вестимо, — согласился средний.
Только когда они произносили фразу из одного слова, это выглядело нормально. В остальных случаях все перекручивалось шиворот-навыворот, хотя лично мне говорок лепреконов всегда было легче понять, чем наречие диких эльфов.
Братья Грецки канули в сумраке, входная дверь проскрипела что-то унылое, и все стихло. Я подождал, затем сказал Большаку:
— Ну-ка, давай глянем… — И шагнул к дальнему углу склада.
Помедлив, Дитен потопал за мной.
Там все еще витал кисло-пряный дух лепреконского табака. Я раздвинул тюки и внимательно оглядел угол. Такие же, как и везде, широкие доски… Тут Большак сказал: «А, вот оно!» — протиснулся мимо меня и ткнул что-то на стене. Три или четыре доски почти бесшумно отошли в сторону, за ними обнаружилась короткая каменная лестница. Нижнюю ее часть скрывала тьма.
— Может, ну его? — спросил Большак опасливо. — Лепреконский карман все-таки. У них всегда все шиворот-навыворот, а, Джа?
Не отвечая, я оторвал кусок мешковины от ближайшего тюка и намотал ее на конец найденной тут же палки. Запихал в образовавшийся сверток соломы, достал из кармана огниво и чиркнул. Факел получился неказистый и скоро должен был погаснуть, но я и не собирался долго им пользоваться. Я спустился вниз, а Большак остался стоять на середине лестницы.
Вот для чего они привели в негодность склад — чтобы даже портовые воры не совались, не говоря уж про таможенников-орков. Попасть в тайник можно было только через этот ход. Копая от какого-нибудь другого места, вы бы не обнаружили ничего, кроме земли. Потому что это был самый натуральный лепреконский карман, одна из их характерных штучек-дрючек.
Прыгающий огонь факела озарил ровные ряды ящиков. Часть была раскрыта, показывая горлышки бутылок с контрабандным шипучим вином из Пондиниконисини. Рядом возвышался стеллаж, на его полках стояли коробки с табаком и маленькие бочонки. То, что втащили Грецки, лежало возле стеллажа. Оказалось, что это вовсе не туша, а длинный кожаный мешок с аккуратно зашнурованной горловиной.
— Сюда давай, — приказал я Большаку.
Он спустился, со страхом поглядывая в сторону массивных часов, что висели над стеллажом. Их маятник торчал вверх и равномерно раскачивался.
— Три часа ночи, — пробормотал он, разглядев, что показывают стрелки
— Три часа дня, — поправил я.
— А здесь — ночи, — возразил Большак. — Потому так темно. Логово лепреконов, тут все шиворот-навыворот.
— Ладно, подержи-ка…
Вручив ему уже чадивший факел, я развязал горловину мешка и запустил руку внутрь.
Там оказались аккуратно перетянутые промасленными нитками прямоугольные брикеты темно-коричневого цвета. В их мягкую поверхность было вдавлено множество желтых зерен, напоминавших рисовые, но крупнее и со стекловидными сердечками.
Факел упал и погас, когда Дитен увидел это.
— Ты что делаешь?! — зашипел я, но он не слушал, ошалело бормоча:
— Джа, это же жабий огонь! Бесы Патины, натуральный жабий огонь!!! Да сколько его здесь? Это ж целое состояние!
Тьма сгустилась и стала почти осязаемой. В этой тьме зазвучало тихое шипение, шелест и потрескивание. Казалось, потрескивает двигавшееся вспять время: как только исчез свет, лепреконские законы стали пробуждаться, и теперь карман был способен на любой, самый дикий выверт. Чувствуя, как холодный пот выступает между лопаток, я проворчал: «Палку найди и подбери» — и стал засовывать брикеты обратно.
Он спросил:
— Мы что, не заберем это? Мы ж, считай, разбогатели! Я даже не стану продавать цирюльню, просто брошу. Да любой барон отдаст нам за унцию жабьей икры по сотне монет и еще доволен останется, что взял так дешево… Ты что, собираешься уйти просто так, Джа?!
— Молчи! — рявкнул я, выталкивая его к лестнице и медленно отступая следом. — Как, по-твоему, мы его отсюда вынесем? Я лепреконское пространство знаю, сталкивался уже. Мы не сможем вынести их собственность без их разрешения, заблудимся тут. Будем тыкаться, пока не выберемся куда-нибудь на другой континент, да еще и окажется, что прошло уже сто лет. Давай иди, пока оно нас отпускает…
Большак споткнулся о первую ступень, и я ухватил его за ворот халата. Во тьме позади нас потрескивало и что-то неслышно шептало вывернутое наизнанку тайное пространство лепреконов, и сотни невидимых ручек тянулись, мягко, но настойчиво придерживая нас за одежду, пытаясь остановить. Только когда мы добрались до верхних ступеней, стал виден озаряющий заброшенный склад тусклый свет.
— Нажми опять, — скомандовал я, вытаскивая из дрожащей руки Большака палку с остатками мешковины.
Он хлопнул по одной из досок, и проход медленно закрылся. Дитен с такой поспешностью отскочил к центру склада, поближе к лучу солнечного света, будто боялся, что лаз вновь откроется и оттуда появится какое-нибудь развесистое чувырло и съест его. Завалив угол тюками, я подошел к нему. Дитен сидел посреди столба света, обхватив голову руками и покачиваясь из стороны в сторону.
— Что за день! — приглушенно стонал он. — Сначала Джанки Дэви пожаловал, потом братья Грецки ожили, теперь карман с жабьей икрой на пару тысяч золотых, которые нам не достанутся. И шрамы… — Он принялся вдруг с остервенением чесать грудь. — Гадские шрамы опять зудят, мочи нет!
Я опустился рядом с ним на корточки и произнес:
— Теперь рассказывай. Что это ты там брякнул, будто Грецки сгорели?
— Так и есть, — прохныкал он. — Три дня назад на торговой барже пожар был. Баржу ведь снова отстроили, ты не знал? А теперь ее опять нет. Все вроде спаслись, но потом выяснилось, что Грецки нигде не видно. Тут Кмест Вислоухий вспомнил, будто Грецки были в своей лавке, а она ж в самом конце баржи, дальше всех от берега. Сначала думали, они в воду успели прыгнуть, но братья так и не объявились. Мы и решили — сгорели Грецки.
— А дом их? — спросил я.
— С тех пор пустой стоит. Портовый начальник все репу чешет, не знает, чего с ним делать. Дом-то, он хороший, з два этажа, и с пристройками, но все же это лепреконское жилище. Кто там другой жить согласится? Даже тролли, и те боятся. Зайдешь — а потом и не выйдешь вовсе.
— Так… — сказал я, усиленно размышляя. — Значит, они затеяли крупное дело и ради него решились даже торговую баржу спалить. Для отвода глаз, чтобы думали, будто они померли. Сколько в том мешке жабьей икры было? Какие сейчас на нее цены, Большак?
— Я ж говорю — тыщи на две золотых, не менее. Так ты меня не убьешь, Джа?
— Нет. Я психанул, когда тебя увидел. Теперь отпустило. Забудь про это, давай лучше о лепреконах. Без заказа они бы такое в Кадиллицы провозить не стали. Им, значит, пообещали деньги, и немалые. Настолько немалые, что они решились полностью свернуть здесь свои дела и после продажи жабьей икры свалить куда подальше. И дома их теперь, говоришь, не видать? Утопли, типа? А что, Большак, Кмест Вислоухий как был безумцем, так и остался?