— Так точно... — хрипло ответил старлей.
— Не провожай, дорогу найду. Больше нас вместе видеть не должны.
И, не прощаясь, Захаров вышел из кабинета.
Энкавэдист медленно подошел к двери, запер ее, так же неторопливо вернулся к столу с разложенным провиантом. Перочинным ножом вскрыл две банки консервов, нарезал, нещадно кроша прямо на пол, хлеб. Вытащил из ящика стола две ложки. Слегка одревший от запаха свиной тушенки и свежего хлеба Крамарчук, глотая вязкую голодную слюну, молча ждал. Наконец понял, в чем дело.
— Успокойся, лейтенант, не о тебе он поговорить хотел. Личный вопрос. Какой, извини, не могу сказать. Мы сейчас оба в его власти, но я ему поверил. Похоже, и он мне... то есть нам.
Лицо Качанова, изо всех сил старавшегося скрыть свои чувства, мгновенно разгладилось, сделавшись не то умиротворенным, не то просто став лицом очень уставшего за день и голодного человека:
— Да я ничего, в общем-то, не имел... гм, ладно, давай те покушаем, а потом я подумаю, где вас спрятать. Из города только что звонили, мои коллеги уже выехали.
После обеда — или скорее ужина — сколько сейчас времени, подполковник мог определить лишь весьма приблизительно: наручные часы ему так и не вернули, а внутренний будильник от усталости и вовсе отказывался работать. Качанов снова куда-то ушел. Не позабыв, ясное дело, запереть дверь. Крамарчук же, удобно откинувшись на стуле (понятие «удобства», само собой было весьма условным), закурил очередную папиросу (какая мерзость, завтра же снова брошу!) и задумался. Точнее, попытался это сделать — испытанное впервые за день ощущение сытости уверенно делало свое черное дело, и мысли подполковника текли все медленнее, с явной тенденцией к нулевой скорости. Итак, похоже, программа минимум по спасению собственной шкуры... и изменению истории СССР выполнена: генерал-майор Захаров отнюдь не мелкая сошка в реальности сорокового года. И ведь никто не поверит, а сам Матвей Васильевич, хочется надеяться, никогда и не узнает, с чего именно начались его воспоминания о генерале — с банальной черно-белой почтовой марки за 4 копейки, выпущенной в семьдесят восьмом году и бережно упрятанной молодым лейтенантом Крамарчуком под обложку кляссера! С портретом, подписью и годами жизни: «Маршал Советского Союза М.В. Захаров, 1898—1972». А кто в те годы не собирал марки? Кто-то автомобили или самолеты, кто-то флору и фауну, а он — известных военачальников. Вот и дособирался.
Ну а дальше-то уже проще было: курс истории Одесского округа и Великой Отечественной им в училище хорошо читали, да и замполит на своих занятиях любил «знания будущих офицеров проверять», оставалось только напрячься да вспомнить то, что казалось давно и прочно забытым. Плюс немного импровизации, конечно, куда ж без этого? Благо товарищ генерал –майор после виденных танков с прочими бронетранспортерами уже был готов все это услышать и, главное, принять. А дальше, дальше поспать бы хоть пару-тройку часиков - это в ближней, так сказать, перспективе. А в дальней? В дальней все от незабвенного товарища Берии зависит. «Сегодня праздник у ребят, ликует пионерия, сегодня в гости к нам придёт Лаврентий Палыч Берия». Во-во, очень к месту вспомнилось. Главное, чтобы не вышло, как в другом стишке вот в этом: «Лаврентий Палыч Берия не оправдал доверия...»
Если поверит, если решится и захочет лично разобраться в происходящем (имея в виду и свой интерес разумеется, тот самый, который ему не дали реализовать в пятьдесят третьем!), все, будем надеяться, срастется именно так, как планировалось. Поскольку иного выхода на Самого не найти. Даже с учетом Матвея Васильевича.
Мысли текли вяло, еще и папироса, в отличие от привычных сигарет, постоянно тухла. Чуть задумаешься—и приходится снова чиркать спичкой. Да уж, прогресс шагнул далеко вперед, спасибо тем же — как их тут обзывают — САСШ, что ли? Именно... Пачку «Lucky Strike» в каждый солдатский рацион... ага. «Колумб Америку открыл, хороший был моряк, а заодно он научил весь мир курить табак...» Блин, что за чушь в голову лезет? С чего это его на дурацкие стишки потянуло?
Дверь распахнулась, вырывая подполковника из вязкой трясины усыпляющих мыслей. Ворвавшийся в кабинет наподобие маленького смерча — эх, молодежь, и откуда только силы берутся? — Качанов сноровисто расшнуровывал классический солдатский «сидор»:
— Переодевайтесь.
Крамарчук с удивлением глядел на вытаскиваемые из вещмешка вещи — галифе, гимнастерку, сапоги и фуражку с малиновым околышем.
— Давайте быстрее, товарищ Крамарчук, мне ещё нужно будет успеть вернуться и товарищу Макаров форму и мешок вернуть. Да одевайтесь же, не стоите Свое снимайте — и внутрь. Ну же!
Крамарчук наконец понял. И на самом деле, не идти ж ему по территории в своей украинской «комке» Образца 2003 – го со «старорежимными» погонами?! Через пять минут подполковника ВС Украины Юрия Крамарчука не было – вместо него перед старлеем стоял немолодой сержант НКВД. Форма пришлась почти впору, разве что ростом неведомый «товарищ Макаров» был повыше, а комплекцией — послабее. Качанов торопливо запихал его камуфляж и берцы в мешок, затянул:
— Пошли, у меня на все про все полчаса.
— Куда мы? — Усталость временно отступила, и Крамарчук чувствовал себя почти бодро. Ну, процентов эдак на десять от номинала.
— На батарею. Там будет проще вас временно разместить. Идемте. Папиросы возьмите и спички. Вот еще пачка, берите, не знаю, сколько вам там отсиживаться. Все, пошли.
Из здания вышли через запасной ход и рванули через какие-то заросли, которых в привычной подполковнику реальности две тысячи восьмого не было. До расположения батареи добрались — читай «добежали» — ударными темпами, минут за пятнадцать. В первом, ближнем к военгородку, артиллерийском дворике их уже ждал молодой худощавый парень с лейтенантскими кубарями на петлицах.
— Нашел свободный кубрик? — не стал тянуть резину Качанов. — Если да, то пошли вниз. Зиновьев у нас?
— Так точно, товарищ капитан убыл к вам. Серега, а...
— Потом, все вопросы потом, Леша. Время. Да, знакомьтесь, — все-таки опомнился особист, — подполковник Крамарчук, лейтенант Ивакин. Все, дальше познакомитесь внизу.
Спустивших по знакомым бетонным ступеням (правда, на его памяти они выглядели лет на шестьдесят старше), Крамарчук оказался на первом ярусе батарейных казематов. Общая схема подземелий ему была знакома: в его время здесь располагались служебные помещения воинской части. А вот ниже он раньше ни разу не спускался: и второй уровень, и ведущие на КП и к генераторной потерны в восьмидесятых — девяностых уже были или затоплены почвенными водами или забутованы, от греха подальше, всяким строительным мусором. Шли они, судя по всему, именно на нижний уровень, причем спуск представлял собой просто четырехметровую шахту с вделанными в стену скобами. Дальше был коридор, освещаемый забранными в сетчатые плафоны тусклыми электролампами, и одна из многих металлическая дверь с ригельным запором, выкрашенная шаровой краской.
Помещение, три на два метра, Крамарчука ничем особо не поразило. Выкрашенные уже знакомой масляной краской бетонные стены, лампа под потолком, двухъярусная панцирная койка со скатанными матрасами, до боли знакомая армейская тумбочка и небольшой столик. Запаха сырости, как ни странно, не было: пахло бетоном, краской, пылью, еще чем-то неузнаваемым. Спустя миг Юрий понял: пахло нежилым помещением. В комнатушке просто еще никто не ночевал, потому, несмотря на введенную в строй еще в прошлом году батарею, здесь сохранился знакомый любому советскому человеку, хоть раз в жизни получившему долгожданный ордер на собственную квартиру, запах новостройки.