– А под Острогом как?
– Так, нормально все… под Острогом… – с некоторой запинкой ответила Гавриловна.
– Ты точно знаешь или не в курсе? – уточнил я. – Что именно делается в Остроге? Взяли его немцы или нет?
– Взять-то взяли, – вздохнула медсестра. – Еще два дня назад. Потом наши его отбили, потом снова немцы… В общем, точно неизвестно, что там происходит. Может, уже снова отбили, а может, и нет.
Понятно – военное счастье переменчиво. К тому же здесь информация в режиме «онлайн» не передается. Вполне вероятно – город снова наш, только узнаем мы это часа через три-четыре. А что мне это дает? В плане спасения ребят? Да хрен его знает! Как поведут себя немцы в окружении? Разбредутся по лесам или будут прорываться компактной группой? Или, захватив Острог, вообще останутся на месте в ожидании внешней помощи? Ни хера я про их тактику не знаю… Но для спасения детишек лучше будет, если фашисты будут на жопе ровно сидеть, никуда не высовываться.
Выхлебав супчик, я откровенно устал. Аж испарина на лбу проступила. Хорошо меня вчера шарахнуло, если от такого простого дела в пот бросает! От предложенной доброй женщиной каши в качестве второго блюда я отказался, а вот стакан компота из сухофруктов выпил с большим удовольствием. Хотя и был он чересчур, до приторности, сладким и теплым. Сейчас бы ледяной, до зубной боли, минералки с газиком… Мечты, мечты…
Поблагодарив Гавриловну за угощение и развлечение (в виде новостей), гордо отказываюсь от «утки» (далась ей эта «утка»!). Медсестра уходит, пообещав привести для осмотра моего бренного тела главврача. А я, в ожидании визита местных эскулапов, принимаюсь за самотестирование.
Зрение? Получше, но все равно «туннельное» – все, что по бокам, расплывается. Руки? Шевелятся, но ту же ложку я бы не удержал. Ноги? Ноги до сих пор не двигаются! Голова? Пытаюсь приподняться, но резкий приступ головокружения бросает меня обратно на подушку. Ну, все ясно – не боец я. Укатали сивку… другие сивки. И что теперь со мной будет? Куда я, такая развалина, денусь? Дед с голодухи дистрофию получил и проблемы с сердцем на всю жизнь, а я, весь такой из себя боевой, заработал паралич. Вот и думай – что в итоге лучше?
– Ну что, ранбольной, как самочувствие? – с порога, не поздоровавшись, в лоб спросил молодой, лет тридцати, мужик в белом халате.
Это еще кто? Медбрат? И только по какой-то… угодливой улыбке Ольги Гавриловны догадываюсь – этот высокий худой парень с усталым равнодушным лицом и есть главврач.
– Спасибо, доктор, херово! – честно отвечаю я.
– Вот и хорошо! – машинально говорит Павел Михайлович, присаживаясь рядом и выверенным до автоматизма жестом нащупывая пульс. И только через пару секунд, сообразив, что мой ответ сильно отличается от бодро-привычного, вскидывает на меня внимательные глаза. – Э-э-э… в смысле? Тебе плохо? Что болит?
– Ничего не болит, но вот как раз это меня и тревожит! – пытаюсь пошутить я. – Если у больного ничего не болит, то он, скорее всего, уже мертв…
Врач едва заметно усмехается – шутка-то старая. Послушав через деревянную трубку (я такую только в кино видел) сердце и легкие, Павел Михалыч приступает к проверке рефлексов. Простучав молоточком нервные узлы, он недовольно кривится.
– Жить буду, доктор? – усмехаюсь я. Ожидая в ответ циничное: «будете, но плохо и недолго».
– Обязательно, ранбольной! Я на этом категорически настаиваю! – без улыбки сказал врач. – У тебя наблюдаются последствия контузии, но не в такой тяжелой форме, как я думал при первоначальном осмотре. Рефлексы постепенно восстанавливаются. Надеюсь, что через месяц-полтора ты будешь ходить.
– Полтора месяца? – удивленно говорю я.
– Боишься, что без тебя немцев разобьют?
Вот как раз этого я совсем не боялся. Четыре года тяжелой кровавой войны впереди – даже у сегодняшних сопляков будет возможность шашкой помахать…
– Хотелось бы побыстрей. Неохота овощем лежать…
– Обещаю – ты еще побегаешь! – серьезно говорит врач. – А сейчас мы тебе пару укольчиков поставим. Для общей бодрости! Пойдемте, Ольга Гавриловна, я сделаю назначение.
Консилиум покидает палату, и я снова оказываюсь предоставленным сам себе. После беготни последних дней – оно вроде как и неплохо – полежать отдохнуть. Но непривычно! Вроде бы сделал все, что планировал, – добрался до своих, сообщил о ребятишках. Но сердце не на месте… Понимаю, что с эвакуацией справятся и без меня, но так и тянет проконтролировать.
Однако накопившаяся усталость дает о себе знать – постепенно успокаиваюсь, веки тяжелеют, и я проваливаюсь в сон. Снится мирная жизнь – как мы с дочками гуляем по зоопарку, и младшая почему-то боится подходить к клеткам. Она у меня вообще жуткая трусиха – когда учил ее на велосипеде кататься, то страшно пугалась самых пологих спусков. Старшенькая смеется над страхом сестры. Смеется заливисто, постепенно переходя на бас…
И тут я понимаю – басовитый смех – это уже не сон. Это кто-то громко хохочет в коридоре госпиталя. Вот ведь распирает мужика… А голос-то… прямо-таки шаляпинский!
Внезапно в мою палату начинает пролезать нечто… В первый момент мне кажется – в дверь заталкивают шкаф, на угол которого, для убережения от царапин и пыли, накинули белый халат. Но следом за «углом» показывается чья-то мощная шея, обернутая отложным воротником защитного цвета… Вот это габариты! После встреченного Пети Валуева я не слишком удивлен, но все же… Чем здесь военных кормят, что их разносит вширь и в высоту?
Чтобы попасть в палату, мужику приходится нагнуться, одновременно протискиваясь боком. Хотя, надо признать, проделывает он это довольно ловко – видимо, сказывается постоянная практика.
– Ну, здорово, пионер! – рокочет великан, обдавая меня свежим перегаром.
– Здравствуй, дядя, коль не шутишь! – отвечаю, пытаясь сообразить – кого еще мне черт принес. Очередной представитель «кровавой гэбни»? На красных петлицах – один прямоугольничек. Это называется «шпала» – всплывает в памяти. Фиг их разберет, с этой геометрией, в каком он звании!
– Капитан Свистунов! – представляется здоровяк. – Командир роты отдельного разведбата. Это нам ты у переезда помог. За что тебя все ребята благодарят. Не напади ты с тыла – умылись бы мы кровушкой! Накрутили там немцы… И минометы, и пушки, и пулеметы… И все замаскировано… В общем, вот!
Капитан выставляет перед собой объемистый вещмешок.
– Это тебе хлопцы подарочек собрали, – объясняет Свистунов, видя мое недоумение.
– Спасибо, товарищ капитан! – искренне благодарю я.
– Тут и пожрать, и… это… – капитан щелкает себя по горлу знакомым жестом. – Хотя тебе, наверное, рано… И папиросы…
– Ничего, поменяю на конфеты… – усмехаюсь я.
Парни явно собирали гостинцы от чистого сердце – клали самые приятные для себя вещи, водку и курево.
– Поменяешь? – переспрашивает Свистунов, недоуменно морща лоб.