– Ты чего, сучка? – неожиданно высоким голосом завопил, подхватываясь, здоровый мужик ростом метра под два и соответствующего телосложения. – Ты это чего? Ах ты, подстилка, думаешь, тебе все дозволено? – и размахнулся, чтобы ударить Лику. Если бы он попал, шансов у нее не было бы, но, как девушка уже заметила, он не отличался скоростью реакции, да и она кое-чему была обучена. Поэтому легко уклонилась и ушла в сторону, и удар пришелся в пустоту. Здоровяк вполне ожидаемо потерял равновесие, и Лике было уже раз плюнуть уронить его, даже не выпустив из рук миски. Что она и не преминула сделать: и уронила, и плюнула, попав, правда, не в лицо, а куда-то на одежду, но и так получилось неплохо.
– Ты, урод, – присев на корточки, Лика почти шептала, – еще раз не то что руку поднимешь – подумаешь нехорошо, и я тебя размажу, – она зачерпнула рукой каши из миски верзилы и размазала по его лицу, – как эту кашу! Понял, тварь?
Солдаты ржали, повар же искренне переживал. Он действительно был неплохим парнем, этот толстый ефрейтор, и все сокрушался, что солдатам, мол, смешно, а мужику теперь почти нечего есть. А он (мужик, в смысле) человек крупный, а крупный организм больше пищи требует, а у него (у повара, в смысле) больше каши нету, чтобы парню добавки дать, потому что господин комендант лагеря строго следит, чтобы никакого перерасхода крупы не было.
Заключенные настороженно молчали.
Наконец солдаты с поваром ушли, и барак немедленно наполнился голосами, будто невидимый оператор нажал потайную кнопку и включил звук. Кто-то высказывал в адрес Лики одобрение, дескать, «молодец девка, а то чего к ней этот зверюга приискался», кто-то вполголоса сообщал, что все одно «эта подстилка» свое получит, кто-то просто шумно ел, торопливо запихивая в рот кашу. Еще кто-то, как водится, сообщил, что вообще-то еще неизвестно, подстилка она или нет, потому как ее вчера всю избитую притащили, да и сегодня на допрос забирали, а вот на Тесте (это, как поняла Лика, была кличка здоровяка) никто пока особых увечий не наблюдал, и на допросы его тоже не водили. Типа, может, он как раз сам стукач и есть, а на девчонку стрелки переводит. Лика же молча ела, сидя на своих нарах и ни на кого не обращая внимания. Ей и на самом деле было все равно, что говорят. Днем лезть не станут, опасно, а вот ночью? Ночью, увы, вполне могут, так что надо отсыпаться днем, а ночью бодрствовать. Эх, рвануть бы отсюда, наверняка есть такая возможность! Ведь лагерь и организован, и оборудован наспех, оккупанты торопились разместить где-нибудь пленных, использовав для этого какие-то бараки или ангары, обнесенные несколькими рядами колючей проволоки. Тем более у нее уже есть что рассказать командующему или контр-адмиралу. Но – нельзя: она обязательно должна быть на следующем допросе Ларри, обязательно! Конечно, журналистка прекрасно понимала, что сразу после допроса ее могут ликвидировать, но она не могла вернуться, не узнав, что нужно врагу от расхитителя гробниц.
– Привет! – Подошедшему к ней парнишке на вид было лет восемнадцать-девятнадцать, не больше. Лика равнодушно дернула плечом, что могло означать и «привет», и «иди, куда шел». Парень, однако, воспринял жест как приглашение и, рывком подтянувшись, уселся рядом с ней.
– Тебя Лика зовут?
Журналистка кивнула, по-прежнему храня молчание.
– Ты не думай, я не подсадка какая, просто я тебя знаю. Я одноклассник твоей сестры, Лиды, – сообщил мальчик. – Меня Алексеем зовут, Махров фамилия, может, помнишь?
Лика всмотрелась, припоминая. Последние годы перед отъездом в кадетский корпус Лидка на самом деле водилась с толпой мальчишек, но домой их, в отличие от сестры, водила редко, общаясь со сверстниками в каком-то клубе, не то парашютном, не то конном. Может, и вправду одноклассник, кто его знает? Лидкиных товарищей она помнила совсем маленькими, классе в пятом-шестом, когда все их «баталии» происходили во дворе, под окнами дома. Понятно, что сейчас девушка не могла узнать кого-то из них в лицо – куда чаще ей приходилось сталкиваться с их коленями и локтями, безбожно сдираемыми и разбиваемыми, которые она без особой жалости замазывала антисептическим гелем. Вот только как-то уж больно он молодо выглядит… провокатор? Внедрили, чтобы втерся к ней в доверие и выведал…
«А что, собственно, Бачинина, у тебя можно выведать-то? Это у тебя, подруга, паранойя начинается», – язвительно сообщил внутренний голос.
«То, что у тебя паранойя, еще не означает, что тебя не преследуют!» – буркнул второй внутренний голос.
«А то, что у тебя несколько внутренних голосов, – вмешался третий внутренний голос, – означает, дорогуша, что, вне зависимости, есть у тебя паранойя или нет, шизофрения наблюдается точно!»
– Мне на самом деле двадцать четыре будет через две недели, – продолжал между тем парнишка, – хотя тут многие считают, что мне всего лет восемнадцать.
«Какие мы оптимисты, однако, – хмыкнул неясно какой по счету внутренний голос, – будет… через две недели… ты сперва их проживи, эти две недели, парень!»
– У нас с ребятами там свой угол, – даже не догадывающийся о разыгравшейся в ее голове дискуссии, Алексей кивнул куда-то влево, – пошли к нам? Мы тебя в обиду не дадим!
«Я и сама себя защитить смогу», – хотела было отрезать Лика, но здраво рассудила, что куда лучше тратить время на размышления о допросе Ларри и о том, как отсюда сбежать, вместо того, чтобы постоянно быть настороже.
– Пошли. – Она кивнула, взяла свой рюкзачок и спрыгнула на пол, уже почти привычно скрыв гримасой боль, доставленную этим движением.
Новые знакомые и на самом деле оказались хорошими ребятами. Они не только не давали девушку в обиду, но и вынашивали план побега. Каждый день Лика вместе со всеми ходила на работу, вручную расчищая примыкавший к лагерю здоровенный участок, на котором новые власти собирались начать какое-то строительство. Конечно, при помощи специальной техники все это можно было сделать за несколько дней, но комендант лагеря вполне здраво рассудил, что заключенных нужно чем-то занять, и нашел подходящую работу. После трудового дня разрешалось погулять по лагерю, если, конечно, можно считать прогулкой хождение под присмотром часовых и камер наблюдения. Все эти дни, почти неделю, Лика жила как в бреду. В ожидании следующего допроса Ларри она ломала голову над тем, что же все-таки они хотят от него узнать и почему не вызывают ее на новый допрос – разочаровались в ней как в переводчице? Сами выведали все их интересующее? Или просто парень еще не восстановился после прошлого введения нейротоксичного БП? Может, из тех скудных крох, что она собрала и доставит своим, умные люди в особом отделе Флота все же сумеют извлечь какое-то рациональное зерно? Впрочем, термин «доставит» означает, что из лагеря сначала нужно будет как-то сбежать, а как, простите? Первое время кто-то из ребят каждый вечер отправлялся «гулять», но вскоре охрана запретила подобные гуляния: что, спрашивается, одинокому человеку делать поздно вечером на территории лагеря? Не иначе как побег готовить. Поначалу ребята приуныли, но с появлением в их компании Лики повеселели: теперь запросто можно было исследовать слабые места в охране территории, не рискуя нарваться на гнев начлага: «влюбленных парочек» запрет вроде бы пока не касался. Роль «возлюбленного» была поручена, ясное дело, Алексею – как единственному старому знакомому девушки. Ежевечерне журналистка исправно гуляла с ним, старательно обнимаясь, как только они попадали в поле зрения часовых или камер видеонаблюдения, но чаще они просто разговаривали, вспоминая довоенные времена, родную планету, школу, общих знакомых и друзей. Махров охотно рассказывал ей про свою жизнь, она же событий последнего времени старалась вовсе не касаться, особенно своей карьеры военного репортера, а если Леша начинал надоедать с расспросами, беззлобно подначивала простодушного паренька: