* * *
Сказать, что грузовик взорвался, — значит не сказать вообще ничего… Чудовищный взрыв был столь мощным, что оказавшаяся в его эпицентре автомашина просто исчезла, а ударной волне, с легкостью расшвырявшей стоявшие рядом полупустой бензовоз и второй грузовик, еще достало сил развернуть и юзом протащить несколько метров зельцевский танк (что, собственно, и спасло самого капитана и его солдат)… Заключительным аккордом этой симфонии смерти прозвучал грохот обрушившейся стены ближайшего пятиэтажного здания, похоронившей под своими обломками бренные останки грузовика, смятые и разорванные взрывом контейнеры, о содержимом которых так никто и не узнал, второй штабной вездеход и… все экспедиционное начальство, коему в сей роковой момент не посчастливилось оказаться в любом ином месте… Отброшенный ударом взрывной волны приснопамятный "хорьх" с простреленной дверцей преодолел по воздуху метров тридцать и, снеся фонтан в центре затянутой дымом и пылью площади, со скрежетом рухнул неподалеку… Сумасшедшее эхо растворилось где-то в глубине городских кварталов, и неожиданно наступила полнейшая, просто первозданная тишина…
Абсолютную фантасмагоричность и нереальность открывшейся взору картины дополнил заработавший вдруг фонтан, окруженные мелкими брызгами струи которого, поднявшись почти на десяток метров, заискрились всеми цветами потрясающе красивой радуги…
* * *
— Ни фига себе струя… — громко сообщил Московенко, зная, что его все равно никто не слышит — в ушах, словно заткнутых ватными тампонами, царила звенящая блаженная тишина.
Он приподнялся, с удивлением оглядел снесенный взрывом балконный парапет и резко обернулся, ища взглядом генерала. Волновался он зря — Юрий Сергеевич, целый и невредимый, сидел, привалившись спиной к стене, и ошарашено тряс головой — ничего подобного он уже давно не испытывал. Не пострадали и остальные спецназовцы — хотя, как говорится, "могло быть и лучше" — трудно получить удовольствие от удара об отделанную мрамором стену… Хотя, конечно, по сравнению с тем, каково пришлось людям на площади… Да уж…
Получив возможность наконец хоть что-либо слышать, майор, без особой, впрочем, надежды, вызвал поочередно обе снайперские пары и группу Окуня. К его несказанному удивлению, ответили все, более того — слышимость была как никогда. Первым отозвался Окунь:
— Первый, я Рыба. Потерь нет. У противника — три "двухсотых", три "трехсотых", [37] то есть полудохлых. Командир, вам там что — делать нечего? Или у вас гранаты не той системы? [38]
— Отбой, — буркнул майор. — Поднимайся сюда. Сам. — И продолжил: — Монгол, Скала, что у вас?
— У меня в квартире газ и сосед мой… Гондурас! — раздался в наушниках вымученно-бодрый голос Мелова. — Пуля в заднице у меня, вот что. Самое героическое ранение в мире спецназа. Короче, пешком постою, командир…
— Скала?
— Да цел я. Даже пострелять не успел — Монгол весь кайф обломал. Абыдна, да?! Ты чем стрелял, коллега?
— Пулей… — исключив из разговора майора, отозвался тот. — Чур, я ни при чем! Может, у них баллон газовый рванул? Пошел мой фриц себе чайку вскипятить, открыл кран — а он кэ-эк…
— Хватит… — вклинился Московенко. — Потом потреплетесь. Монгол с Башкой — ко мне. Скала, держи площадь, если что — мочи всех подряд. Остальные, — он обернулся к своим бойцам, — займите позиции на этажах. Нос, Глаз, блокируйте улицу. Окунь ушел?
— Окунь пришел… — раздалось за спиной. — Рыба Окунь отличается умом и сообразительностью, умом и сообразитель…
— Заткнись, Андрей! — Майор окончательно плюнул на конспирацию, назвав подчиненного настоящим именем. — Что делать будем?
Окунев пожал плечами:
— А что делать? Надо брать фрица, пока он — спасибо нашему супердальнобойщику — вялый и контуженный. Гитлер капут, хэндэ-хох, чистое здоровье. Или как?
Московенко помолчал несколько секунд и, приняв решение, согласно кивнул…
* * *
Конечно, Монгол, стреляя в кузов грузового "мерседеса", не мог знать, что, помимо уже выгруженных контейнеров, там находились еще и четыре ящика с взрывчаткой — два с аммоналом и два с тринитротолуолом, [39] захваченные предусмотрительными организаторами секретной экспедиции на случай непредвиденных взрывных работ.
И хотя сами по себе ни тротил, ни аммонал от удара пули взорваться не могли, в дело вмешалась добрая старая немецкая педантичность — под крышкой каждого из стокилограммовых ящиков находился контейнер с ртутными детонаторами. Будь на месте организаторов экспедиции наш человек — все это добро было бы надежно упрятано в противогазной сумке какого-нибудь прапорщика… Неудобно, конечно, — переданное под ответственность легендарных "хомутов" [40] имущество нередко исчезало бесследно — зато абсолютно безопасно…
Однако немцам не повезло — прапорщиков в вермахте, увы, не было (правда, были фельдфебели). И вот результат — выпущенная снайпером пуля, пробив брезент тента и корпус ящика, угодила точнехонько в коробку с детонаторами, вызвав подрыв одного из них, а затем и всех остальных.
Сначала к Зельцу возвратилось сознание, спустя пару минут — слух. Последнее, что он помнил, была сюрреалистичная картина двигающегося почему-то боком танка. И тупой, запредельный для человеческого уха акустический удар… Затем наступили спасительная темнота и забвение…
Голова нещадно болела, но капитану все же достало сил приподняться и оглядеть изменившуюся за считанные секунды площадь. Разрушения были ужасны, однако более всего его поразили две вещи — огромный, в полтора этажа, могильный холм из обломков здания на том месте, где перед этим находилось все экспедиционное начальство, включая и ненавистных тайных агентов ("Неужели?!"), и еще недавно мертвый фонтан, сейчас весело булькающий радужными струями хрустально чистой воды ("Воды!!!")… Опираясь на плечо одного из солдат, Зельц встал на ноги и, стараясь побороть головокружение, попытался подсчитать потери. Получалось, что не уцелела ни одна автомашина и единственными неповрежденными средствами передвижения оказались оба танка (правда, "четверку" изрядно завалило обломками обрушившейся стены, но Зельц надеялся на лучшее). Конечно, оставался еще бронетранспортер, отправленный с Муделем во главе на поиски входа (Зельц поморщился. На этот раз — не от нового приступа дурноты.), но где он сейчас находится и исправен ли, капитан не мог себе даже представить. Прочистив глотком воды запорошенное пылью горло и отметив, что головная боль постепенно проходит, Зельц приказал оставшимся в живых собраться под прикрытием танковой брони. Оглядев нестройную группу уцелевших, капитан вздохнул: семнадцать из почти что тридцати — негусто. Дав команду залечь и приготовить оружие, он сам укрылся за надежной кормовой броней родного танка и попытался определить, откуда по ним стреляли — никаких сомнений относительно того, что неведомые защитники города дали о себе знать, он более не испытывал. Все, однако (за исключением полного разгрома на площади), было как прежде — те же безжизненные провалы окон, пустые крыши домов, отсутствие всякого движения на радиально расходящихся в глубину города улочках… Тем неожиданнее прозвучал хорошо поставленный командный голос, заговоривший на прекрасном немецком: