— Ну, вроде все…
Анаболик мягко подпрыгнул, проверяя надежность креплений забитой под завязку двойным боекомплектом разгрузки. Восемь запасных акаэсовских магазинов (плюс два скрепленных друг с другом черной изолентой — в автомате), пять гранат в кармашках разгрузки и на "внешней подвеске", НРС в вертикальных ножнах, подсумок с сорокамиллиметровыми гранатами для подствольника и, наконец, темно-зеленая труба РПГ-26 за спиной — почти двадцать килограммов смертоносного груза, который, возможно, даст ему шанс остаться в живых. Впрочем, остальные — Окунь, Нос, Глаз и сам майор — выглядели столь же устрашающе и несли на привычных к солдатской лямке плечах не меньше. С той лишь разницей, что у Московенко при себе еще были пистолет и радиостанция, а Окунев нес толстую двуручную трубу РПО ("Я прям кипятком писаю, когда у меня в руках эта байда — приятно знать, что можешь одним движением пальца полгорода спалить"). Однако первое впечатление врага о видимой неповоротливости увешанных снаряжением спецназовцев было бы и его последним — грушным спецам было не привыкать работать с дополнительными килограммами на плечах. Что касается зельцевских пехотинцев, то их боевая выкладка была куда более скромной (хотя по количеству запасных магазинов к МП-40 [57] они вполне могли тягаться со спецназовцами — по восемь на человека, в двух нагрудных подсумках — по четыре штуки в каждом). Зато с гранатами у представителей "победоносного вермахта" было туговато — каждый боец получил их только по две штуки. Преобразился и сам капитан — песочного цвета китель был аккуратно стянут ремнями портупеи, на которых, помимо желтой кожаной кобуры, теперь висели и упомянутые подсумки, и даже широкий плоский пехотный штык, три гранаты (себе, как командиру, Зельц позволил взять на одну больше) были заткнуты рукоятями за поясной ремень, и только на голове покоилась привычная потрепанная и выцветшая фуражка с пылезащитными очками по околышу. Не был забыт и "прекрасный ранцевый огнемет", двадцатилитровая канистра и жерло ствола которого выглядывали из-за спины одного из солдат. Стремясь наиболее полно исполнить полученный приказ, касающийся лишнего веса, Зельц не разрешил своим бойцам взять с собой не только каски, но даже и термоски-аптечки (о двенадцатикилограммовом МГ-34 речь вообще не шла — к величайшему сожалению Зельца). Единственное послабление, которое позволил капитан, касалось литровых фляжек с водой — сказались проведенные в пустыне месяцы.
Доложив "господину генералу" о готовности, Зельц закурил и отошел в сторонку — видимое безразличие к происходящему давалось ему нелегко. Видимо, почувствовав это, Московенко составил ему компанию (курил он нечасто) и примерно на половине сигареты спросил:
— Боитесь, Ольгерт?
— А вы? — Зельц выпустил дым и неожиданно посмотрел майору прямо в глаза. — Боитесь?
— Да, — честно, без раздумий, ответил тот. — Не поверите, капитан, но — боюсь. Никогда не боялся — а тут боюсь! Не погибнуть боюсь и даже, — замялся Московенко, словно решая, стоит ли это говорить, — не вернуться — боюсь не выполнить задание… Знаете, Зельц, если все получится — честное слово, уйду на гражданку: хватит с меня всего этого. Заберу Обиру — и уеду. — Он рубанул ладонью воздух и, словно испытав стыд за сказанное, неуверенно спросил: — А? Как думаете?
Зельц помолчал — вопрос был слишком уж неоднозначным — и ответил:
— Думаю, вы правы, Алекс… Но, знаете, вам проще, а что мне делать? Я всей душой ненавижу войну, но я офицер, мне непозволительны подобные мысли. Однако я, наверное, предпочел бы не вернуться из этого боя… Я слишком многое узнал о будущем, чтобы жить как прежде… Понимаете?
— Д-да… — Московенко почувствовал, что разговор свернул в какое-то непредвиденное русло, и он, вместо того чтобы успокоить своего союзника, наоборот, затронул какую-то и без того более чем напряженную струну его души: — Знаете, Ольгерт, давайте сначала вернемся, а уж потом подумаем, как быть дальше, ладно?
— Ладно… — вздохнул тот и, выбросив докуренную до фильтра сигарету, повторил: — Ладно, Алекс…
* * *
Появление Хранительницы стало своего рода сигналом к действию — спецназовцы (а за ними и солдаты Зельца) вскочили, приветствуя хозяйку Спящего Города одобрительным гулом, — идущая через площадь женщина просто не могла оставить мужчин равнодушными. Даже несмотря на угнездившуюся темными кругами вокруг прекрасных глаз печаль предстоящей разлуки, Обира была очаровательна. Особенно в том самом не любимом ею ритуальном плаще, который она неизвестно с какой целью вновь накинула на плечи, — колышущиеся в такт ходьбе складки материи, скрывающей прекрасное тело, порождали в душах наблюдавших мужчин самые смелые фантазии…
Подойдя к стоящим в стороне офицерам, Обира остановилась и произнесла ставшим неожиданно бесцветным, словно вылинявшим за прошедшую ночь голосом:
— Все готово. Фокусировка портала начнется через… — Она взглянула на блестящий браслет на левом запястье, видимо заменявший ей часы, — пять минут… Пять минут… — обреченно повторила она, беспомощно взглянув в глаза Московенко и, не получив ответа (о том, каких усилий ему это стоило — промолчим), перевела взгляд на генерала. Юрий Сергеевич кивнул и пошел к ожидающим приказа спецназовцам, Зельц, не зная, как поступить, смущенно улыбнулся и, церемонно коснувшись губами руки Хранительницы, пробормотал:
— До встречи, фройляйн Обира. Знакомство с вами было весьма приятной неожиданностью и достойным воспоминаний моментом этого путешествия!
— Возвращайтесь, Зельц. — Хранительница с трудом нашла в себе силы улыбнуться в ответ. — Надеюсь, мы еще увидимся с вами в более подходящей обстановке…
Зельц еще раз кивнул и решительно двинулся в сторону своих солдат, едва ли не с раскрытыми ртами глядящих на Обиру (никто из них раньше ее не видел). Хранительница повернулась к майору.
— Три минуты, Саша, — не глядя больше на свой загадочный браслет, прошептала она, — пора…
— Да, — с трудом выдавил он, не в силах ослабить давление сжимающих горло и перехватывающих дыхание тисков. — До свидания, милая. Я постараюсь вернуться…
— Я буду ждать тебя… Иди. — Хранительница почувствовала, что все возможные в данной ситуации слова все равно будут лишены всякого смысла и не смогут больше уже ничего объяснить. — Иди же, майор. Не думай ни о чем… ради меня! Ты сильный, Саша, ты сможешь. Иди… — Она коснулась губами небритой щеки майора и легонько оттолкнула его от себя. — Иди… Время… — Прощай, Саша… — едва слышно шепнула она вслед уходящему Московенко. — Я люблю тебя…
Воздух над импровизированным телепортационным контуром неожиданно зазвенел, будто перенатянутая гитарная струна, и пришел в движение, вращаясь вокруг невидимой оси — все быстрее и быстрее. Рукотворный смерч уплотнился, потерял прозрачность, приобретая насыщенный перламутровый цвет и почти идеальную цилиндрическую форму, вращение достигло своего апогея, перестав быть заметным взгляду. Трехметровый столп сжатых сверх меры пространства и времени засверкал, изукрасившись изнутри ослепляюще белыми всполохами холодного пламени, и словно застыл в неподвижности. Вспугнутые не ощутимой для человеческих органов чувств вибрацией потекли с крыш близлежащих домов струйки нанесенного за долгие годы песка, однако стоящие рядом с порталом люди по-прежнему не ощущали ничего необычного.