В некоторых окнах горел свет. В задней части дома я нашел два открытых, незадернутых окна, через которые в дом вливался ночной воздух, создавая иллюзию прохлады.
Сквозь окно хозяйской спальни я смотрел на женщину в кровати, которая, полулежа на горе подушек, нажимала кнопки ноутбука, лежащего на коленях. Она сосредоточенно жевала нижнюю губу, и я понял, что она играет. Пустота и напряженность взгляда, оцепенелая шея, подергивание мышцы вверху на бедре и красота измученного лица сказали мне, что она неспящая.
Пока я смотрел, полицейский вышел из гардеробной, они с женщиной перекинулись парой слов, и он исчез в ванной, закрыв за собой дверь.
Сквозь другое окно я увидел крепкую женщину лет около сорока, ее волосы были очень коротко подстрижены, глаза закрыты; возможно, она спала. На ее коленях лежал ребенок и дергался в спазмах.
Эти сцены их домашней жизни сказали мне ровно столько, сколько было нужно знать, чтобы понять, почему этот полицейский решил обменять присягу верности на деньги. А также подсказали мне средства и способы, с помощью которых я мог бы атаковать и сломать его, если понадобится, прежде чем окончательно с ним расправиться.
нов инф по дреме запраш встр закат
Парк отправил CMC, когда вставало солнце, незадолго до того, как поднялась Франсин, чтобы идти домой заботиться о собственных детях, и малышка снова расплакалась. Он получил ответ меньше чем через час, когда пытался уговорить свою вечно беспокойную дочь одновременно широко открыть рот и не шевелиться секунду, чтобы он успел вставить в него соску бутылочки. Пытаясь сделать это, он прочитал короткий текст.
07/30
Ему скоро нужно будет уйти. Опять оставить Роуз с ребенком.
Еще несколько недель назад Парк бы не колебался. На протяжении ее болезни, начиная с шестого месяца беременности, когда Парк наконец-то убедил ее сдать анализ хотя бы ради того, чтобы больше не думать об этом, забота о ребенке всегда помогала Роуз сосредоточиться. «Она умрет без нас», — сказала она Парку, когда в первый раз прижала к груди крошечное испачканное кровью существо. Но она чаще вела себя так, как будто ребенок умер бы без нее. Не то чтобы она совсем исключала Парка. Не в том дело. Она всегда говорила ему, что одной из причин, почему она так хотела иметь ребенка, было желание видеть, как ребенок заставит его выйти «из раковины».
«Ты слишком много живешь в голове, Парк. С ребенком думать некогда, надо просто делать то, что надо. Для тебя это будет здорово. Из тебя получится отличный папаша», — не один раз говорила она ему. Достаточно часто, чтобы он запомнил.
Так что дело было не в том, что она хотела его отстранить. Скорее, она как будто бы отказывалась просить помощи. Упорно старалась делать все, что в ее силах. Не потому, что не доверяла Парку, но потому, что это помогало ей сосредоточиться.
Малышка умрет без них. И пока ее поглощала эта мысль и мелкие ежедневные заботы о жизни ребенка, она не думала о собственной смерти. Неизбежной. Неминуемой. Ужасной. Ребенок отвлекал ее от умирания и увлекал в то царство, где будущее было не нависающей стеной, а бескрайним горизонтом. Многие месяцы забота о дочери была убежищем для Роуз, источником спокойствия и сосредоточения. В эти месяцы Парк не просто спокойно оставлял Роуз с малышкой, он чувствовал облегчение, что может так поступить. Когда его жена брала ребенка на руки, страх — чувство, которое, как казалось ему до диагноза, она неспособна испытывать, — покидал ее глаза.
Теперь же страх как будто утихал только тогда, когда ее качали волны прошлого. Галлюцинации, которые становились все чаще и всегда возвращали ее в те годы, когда еще не было малышки.
Когда Парк находил дочь брошенной на полу гостиной, это было еще не самое плохое. Однажды, за неделю до того, Парк пришел домой и нашел ее в ванной, она извивалась и плакала в остывающей воде глубиной в ладонь в пластиковой ванночке, где они ее купали. Роуз он нашел с той стороны дома, где они держали велосипеды и газонокосилку, она втихомолку курила. Бог знает, где она нашла сигарету, наверное, в обувной коробке в гараже. Она почти бросила курить, только изредка позволяя себе выкурить сигаретку тайком от Парка, вскоре после того, как они познакомились и она поняла, как он ненавидит эти чертовы вонючие штуки. Когда она прекратила пользоваться противозачаточными средствами, она совсем перестала курить, даже не вспоминая об этом.
Парк застал ее в боковом дворе. Она бросила окурок и принялась беззаботно свистеть, глядя в небо, раздавила сигарету ногой и, как это бывало уже сто раз, пошутила насчет того, что муж-полицейский поймал ее с поличным. Но этот раз был не тот, что раньше. При виде мокрой, кричащей девочки на руках у Парка Роуз сначала смутилась, а потом в ее глазах опять появился страх. Она так ужаснулась тому, что сделала, что побежала в дом и спряталась в гардеробной, и Парку удалось выманить ее оттуда только после того, как он просидел снаружи целый час, снова и снова напевая их дочери песенку с алфавитом, пока она не успокоилась и пока Роуз не успокоилась тоже.
Все чаще и чаще он находил ее уплывшей мыслями куда-то, то ли затерявшейся в прошлом, то ли погруженной в «Бездну». Забыв о ребенке.
Когда Парк согласился на задание Бартоломе, он не волновался из-за графика; днем или ночью он делал то, что был должен и когда был должен. Два месяца спустя, когда у Парка только начала появляться своя клиентура, он заметил, как цепенеет шея у жены, ее потливость, узкие зрачки, и что ей все чаще не спалось, как она сказала, потому что она набрала вес из-за беременности и к тому же началось лето.
«Все меняется, милый. Твоя работа. Моя работа. Скоро родится малыш. Ну конечно, я плохо сплю. Конечно, у меня напряжена шея. Давай прилепим тебе на живот пять-шесть лишних килограммов, в груди тоже лишний размер добавим и посмотрим, что у тебя будет со спиной. Не делай из мухи слона» — вот что она сказала.
Через пять месяцев после того, как он приступил к заданию, ей поставили диагноз. Врачи предупредили об угрозе позднего выкидыша, если ее самочувствие внезапно ухудшится и тело не сможет доносить ребенка полный срок. Рассматривалась возможность преждевременных искусственных родов, но Роуз отказалась.
«Черта с два».
Парк молча согласился и вскоре позвонил кое-куда и выяснил, покрывает ли полицейская медицинская страховка расходы на акушерку и домашние роды. А то, что осталось от трастового фонда Парка, чего не уничтожили рынки во время ежедневной скачки по американским горкам 2008 года, покрыло расходы на Франсин, когда ее пригласили оставаться с ними ночной сиделкой, сначала в качестве дополнительной пары рук, когда прошла неделя отпуска, которую сумел урвать Парк, а потом в качестве сторожевого пса, наблюдать за теми моментами, когда глаза Роуз теряли ясность и она внезапно, без объяснений выходила из комнаты, как будто вырезав Франсин и малышку из сознания, чтобы легче перейти в другое место и другое время.
Его бизнес естественным образом склонялся к ночному времени суток, а так как Франсин была доступна, Парк прекратил заниматься дневными доставками, за исключением самых давних клиентов и покупателей с большими связями, тех, кто мог обеспечить ему новые знакомства и приглашения на эксклюзивные вечеринки, где Парк мог расширить клиентскую базу и разнюхать что-нибудь о «дреме». Однако в последние недели обязательства и разные события регулярно заставляли его уходить из дома в дневные часы, когда Франсин заботилась о собственных детях и старалась урвать несколько часов сна перед долгими ночами с Роуз и ребенком. Парк не всегда мог уверенно сказать, где он будет в пять часов утра, далеко ли от дома, насколько непроходимы будут круглосуточные пробки. Он не мог предвидеть, где Национальная гвардия закроет восемь кварталов во время рейда на предположительно находящуюся там группировку НАХов.