Когда на лес опускаются сумерки, он становится очень неуютным местом. А уж ночью соваться в лес и вовсе незачем, там реально страшно. И если двое мужчин встретились под пологом леса поздним вечером, найдя каким-то образом в темноте условленное заранее место, то у них имелась для этой встречи очень важная причина.
Впрочем, этих двоих лес не пугал. За последние месяцы они исходили его вдоль и поперек. Так что теперь им была знакома тут каждая травинка, каждый кустик и каждое деревце.
— Хозяин, — произнес один голос — низкий и грубый, в котором, однако же, слышалось неподдельное волнение. — У меня есть неприятные новости. Боюсь, что весь наш с вами план под угрозой.
— Не время распускать нюни. Говори прямо, что случилось?
Второй голос звучал совершенно иначе. В нем слышались плавность и напевность. Так разговаривают хорошие певцы, даже в разговоре они словно бы поют. И в то же время в этом голосе звучали властные нотки, которых и в помине не было у первого собеседника.
— Конечно, я все скажу, — засуетился и залебезил первый голос. — Проблема у нас, решить ее требуется.
— Сам не можешь?
— Сам я боюсь. Но вам я помогу всем, чем смогу.
— Вот и хорошо, — повеселел второй голос. — Вдвоем мы с тобой с любыми трудностями справимся.
Но недолго ему пришлось веселиться, потому что первый голос как-то потускнел и, заикаясь, пробормотал:
— Только…
— Что?
— Проблема-то больно сложная.
— Говори уже, что случилось! — стал терять терпение второй голос.
— Парень тут один ходит.
— Ну и что? Пусть себе ходит! Мало ли бездельников по округе шляется!
— Так он не сам по себе, он с картой ходит.
— С какой картой? У нас никаких карт не было! Тот план, что старикашка начертил в своих записках, он не в счет. По нему вовек ничего не найти. А карты не было.
— То-то и оно, у вас не было, а у него имеется.
— Откуда она могла появиться, ты знаешь?
— Догадываюсь.
— Так говори, дурья твоя башка!
— Уж я и так стараюсь, чем могу, вам помогаю, — заканючил первый голос жалобно. — А вы все недовольны.
— Говори про карту, которую у парня видел.
— Уж не знаю, где он ее раздобыл, а только мне самому мой дед сказывал, что в тридцатых годах сюда много энкавэдэшников приехало. И всю округу они возле имения изрыли. Народ разное придумывал, а только я полагаю, что это они ваше имущество разыскивали.
— Безуспешно, я надеюсь?
Голос дрогнул, на мгновение потеряв и свою напевность и плавность. Заскрежетал, словно металл по металлу. Но собеседник поспешил его успокоить:
— Коли нашли бы, так уж всем было бы известно. Небось, ящики те не утаишь. Много их было. А копали наши же мужики. И все живы после этого остались, к семьям вернулись, и никто из них ни о чем таком не заикался. Даже по пьяни!
— Да, это серьезный аргумент, — усмехнулся второй голос, но тут же посуровел вновь. — Значит, ты думаешь, что карта у парня с тех пор осталась?
— Уж не знаю, что и думать, кто ему эту карту передал, тоже понятия не имею, а только на карте этой все-все ходы отмечены. Даже те, о которых я сам и понятия не имел до того.
— А ты, выходит, с парнем этим подружился? — с живостью воскликнул второй голос.
— Он мне подработать предложил.
— И ты согласился?
— Вас сначала решил спросить.
— Правильно решил, — одобрил начальственный голос. — Ты, друг мой драгоценный, сюда слушай. Мы с тобой с этим пареньком вот как поступим…
И опустившаяся на двух заговорщиков ночь покрыла остаток разговора кромешной тьмой.
Лето создано для удовольствий, осень — для раздумий и анализа своих достижений и ошибок. Весна — это пора, когда уже можно и нужно строить планы на будущее. Ну а зима… зима — это время для спячки.
Во всяком случае, так считала Леся. И планировала за предстоящую зиму хорошенько отоспаться. А начать можно было уже прямо сейчас, осенью. А то весна у нее да и лето выдались что-то очень уж бурными. И теперь Леся чувствовала настоятельную необходимость всласть отдохнуть, дать своим эмоциям и чувствам время для релаксации. Это было бы очень славно и как раз то, что требовалось Лесе.
Но, как водится в этом мире, человек предполагает, а Бог располагает. Вот и в этот раз стоило Лесе свить себе на кровати уютное гнездышко из трех одеял и двух подушек, как к ней в спальню ворвался огненно-рыжий метеор.
— Вставай, соня!
— Я не Соня, — проворчала из-под своих одеял Леся, пытаясь свести все к шутке и надеясь, что ее оставят в покое. — Ты прекрасно знаешь, как меня зовут.
— Все равно ты — соня! Старая ленивая соня! Вылезай! Что ты как старушка тут устроилась?
— А я и есть старушка, — глубоко вздохнула Леся. — По крайней мере, по сравнению с тобой — молодой егозой.
Но она уже знала, что проиграла сражение. Стоило Полине только появиться на горизонте, как все вокруг вас начинало подпрыгивать, подергиваться, двигаться и суетиться. Все вещи и даже люди неизменно приходили в им же самим непонятное волнение и движение. Таков был феномен двоюродной Кириной племянницы, гостившей в доме у подруг и порядком им своей бившей через край энергией надоевшей.
Леся откинула одеяла и стала вставать. Лежать в присутствии Полины было просто невозможно. Нечего было и силы тратить на то, чтобы перебороть этот природный феномен. Полина не давала расслабиться тем людям, кто оказывался в непосредственной близости от нее. А так как в данный момент Полина явно не собиралась уходить из спальни Леси, куда заявилась без всякого приглашения, то Леся сделала для себя самой вывод — изменить место дислокации придется ей самой.
— Тетя Леся, ты куда? — кинулась за ней следом Полина.
— На кухню.
Леся не стала говорить племяннице своей лучшей подруги, что на кухню она идет с одной-единственной целью — найти там что-нибудь вкусненькое и по возможности объемистое, чтобы заткнуть рот этому болтливому и вездесущему чудовищу по имени Полина. В идеале подошел бы большой калач, обсыпанный маком, кунжутом или просто залитый бело-розовой, пахнущей одновременно и ягодами и ванилью глазурью. Да, калач заткнул бы рот Полине надолго. Девчонка обожала поесть, хотя при этом оставалась тощей до ужаса.
Лично у Леси эта способность Полины поглощать огромные порции калорий, не толстея при этом, вызывала завистливые слезы умиления, а порой так и злости. И почему одним людям позволено есть сколько душе угодно и не толстеть при этом, а другим приходится бороться с каждой поглощенной калорией.