Вера свернула к городскому парку, чтобы пройти по аллейке насквозь, к зданию больницы. Там можно будет сесть на автобус и проехать пару остановок. Дойдя до закрытого, припорошенного снегом колеса обозрения, Вера увидела парочку, идущую навстречу. Сердце прыгнуло вверх.
Женщину она опознала не сразу, в отличие от ее спутника, нахохлившегося как воробей в своей не по сезону тонкой куртке. Они увлеченно болтали, не обращая внимания на остановившуюся незнакомку.
Когда они подошли вплотную, Вера изобразила на лице веселье, которого не ощущала.
— Боже мой, ка-а-акие люди! — пропела сладким голосом.
Выслушав доклад Фаины Леопольдовны и Ренаты Таировны, Ольга долго хохотала, невероятно довольная произведенным эффектом. Все-таки тридцать лет стажа в отделе попечительства — штука посерьезнее «Фауста» Гете и куда более убойная.
Разумеется, отнять ребенка у противной Натальи невозможно. Условия не те. Она, скорее всего, как только запахнет жареным, устроится на любую работу, пусть даже малооплачиваемую, а то и вовсе фиктивно или попросит родителей переехать на пару недель к ней. И тогда все эти шитые белыми нитками хитрости пропадут.
Хитрости пропадут, а черная метка в деле останется. Закулисные игры городской администрации Ольге были хорошо известны.
Можно «случайно» потерять документы на получение адресной социальной помощи и заставить человека заново собирать документы. Между прочим, очень часто оказывается, что из-за одной, самой мало-мальски важной, бумажки или нерадивости сотрудника зависит очень многое. Даже сейчас, когда все компьютеризировано, проблем хватало. Нажал не на ту кнопку, и нет человечка в базе.
Красота!
Ах, если бы она все еще работала, если бы через ее руки проходили документы, как бы осложнилась жизнь этой наглой выскочки!
Голова болела с самого утра, наверное, давление опять подскочило. В висках разливалась привычная тяжесть. Надо будет не забыть принять таблетки, а то с этими мыслями недолго и в ящик сыграть. Ольга выпила две чашки сладкого чаю и долго думала, чем еще можно осложнить Наталье жизнь, но в голову ничего интересного не лезло, так, мелкие пакости. Тяжело было играть вслепую, не имея никакой информации.
И спросить-то не у кого… Не к Сереже ведь обращаться. И уж тем более не к его жене.
Разве что…
Она сделала пару звонков и суетливо собралась, потому что в больнице вот-вот должен был начаться сон-час, и тогда внутрь не пустят, разве что по блату. Как раз этого у Ольги хватало. Заехав на рынок, женщина прикупила немного фруктов, пакет с соком и несколько пошлых газетенок со сплетнями о звездах шоу-бизнеса. Все развлечение.
В маршрутке было тепло и тихо. Ольгу слегка укачало, и, чтобы не заснуть, она достала газеты и быстро пробежала глазами по заголовкам. Ничего особенного. Примадонна надумала рожать, Распутина — разводиться, а Киркоров вновь поругался с Басковым, не поделили не то корону, не то стульчак.
Хорошо им. Весело. Не жизнь, а праздник. А у нее вот сын завел интрижку и, возможно, разведется, учитывая невыносимый характер супруги-балерины, непримиримой, твердой как гвоздь и такой же несгибаемой, за десять лет ни разу не назвавшей ее мамой. И не то чтобы Ольге хотелось этого, но, с другой стороны, немного почтения совсем не помешает.
«Здравствуйте, мама. Как ваше здоровье, мама? Что вы хотите на обед, мама?» И тапочки в зубах.
Как же, дождешься от такой…
Ирина, по примеру несносной мамаши, звала свекровь Лелей, но хоть на «вы», что выглядело почему-то издевательством. Во всяком случае, уважением от невестки не пахло.
К Алле посетительницу пропустили без проблем, несмотря на сон-час. Пациентка, с перебинтованной головой, лежала в отдельной палате и, прикрыв один глаз, читала Донцову. При виде гостьи опустила книгу и удивленно вытаращила сперва один глаз, а затем и второй.
— Леля?
— Аллочка, здравствуй, — пропела Ольга и бросилась к кровати, изобразив на лице сочувствие, которого совершенно не ощущала. — Как же ты так неосторожно, дорогая?
Та поморщилась, швырнула книгу на тумбочку, не потрудившись вложить закладку. Книжка прокатилась по гладкой поверхности и свалилась на пол. Алла проводила ее взглядом, но поднимать не стала.
— Ну, пути хулиганья неисповедимы, — сказала она, брезгливо скривив губы. — Ходишь вот так и не знаешь, когда тебе по макушке кирпичом стукнут.
— Кирпичом? — ахнула впечатлительная Ольга. — Да неужто?
— Ну, может, и не кирпичом. Но чем-то таким. Хотя господин полицай мне не поверил.
— Как же так?
— Да вот так. Сказал: «Стары вы, матушка, небось поскользнулись на ровном месте».
— А ты?
— А я ногу за голову закинула и спросила: ты так можешь? После этого господин полицай мордой запунцовел и удалился в полном восхищении. Больше с глупостями не приставал.
Ольга захихикала и даже рот рукой прикрыла, потому что получилось громко. Спохватившись, она схватила сумку и стала выкладывать из нее фрукты.
— Я вот тебе прикупила витаминов, а то в больницах кормежка так себе, даже в платных палатах. Еда-то из одного котла… Хотя у тебя тут и микроволновка, и холодильник, но все-таки…
— Спасибо, — снисходительно поблагодарила пациентка. — Запеченные в микроволновке апельсины наверняка пойдут мне на пользу.
— И газет свежих принесла… А то поди скучно одной лежать.
— Да я мало читаю, — отмахнулась Алла, принимая гостинцы. — В глазах двоится, лежу тут как циклоп, если надо что прочитать или вон телевизор посмотреть. Хорошенько же меня приложили.
— Ирочка-то давно была? — осторожно поинтересовалась Ольга. Та помедлила с ответом самую малость, но затаившая дыхание Леля это мгновение безошибочно уловила.
— Сегодня зайдет после работы. А что?
Гостья устроилась поудобнее и, взяв привычную ноту, заканючила:
— Ой, Аллочка, не знаю, как быть. Ведь разойдутся, ей-богу, а из-за чего? Из-за, тьфу, глупости, ерунды. Десять лет прожили, и все коту под хвост. Им бы встретиться, поговорить по-людски, авось и договорились бы до чего.
— Лель, это их дело, — с холодным безразличием, показавшимся фальшивым, сказала Алла. — Разберутся сами, жить вместе или нет. Не тебе решать и не мне.
— Да как же… Неужто тебе все равно?
— Конечно нет. Но от моего желания тут ничего не зависит. Не могу я заставить свою дочь простить, а твоего сына — держать хозяйство при себе.
От этих слов Ольга зло поджала губы, но вспомнив, что пришла не за тем, чтобы обсуждать возможность соединения Ирины и Сергея, сдержала рвущиеся наружу слова.
Все же эти балетные — ненормальные. На сцене чувства напоказ, заламывания рук, гротескное страдание на лицах, нервные суетливые движения, создающие, усиленные костюмами, трагический образ. А в жизни — холодная отстраненность, почти неприличная. Разве Алла могла любить свою Ирку неистовой любовью, такой, какой Ольга любила своего Сереженьку, единственного сыночка, свет в окошке? Наверняка нет. Где ей, Шамаханской царице, королеве Марго, Черной лебеди!