– Слышать-то я слышал… да ничего толком не понял, – признался Рафик. – Почему мы полицию не вызвали? Почему тянем? Пусть они приезжают и разбираются.
– Куда спешить? Артынову уже не поможешь. Надо самим докопаться до истины, чтобы невинные не пострадали. Полицию вызвать и утром не поздно. Скажешь, что пришел в мансарду работать, увидел свет в мастерской коллеги, зашел поздороваться… а там труп.
– Это же вранье, – опешил художник. – Ложные показания.
Сыщик закатил глаза, призывая все свое терпение.
– Артынова мог убить кто угодно, пока ты спал, – заявил он. – Но это требуется доказать. Ты уверен, что следователь не пойдет по кратчайшему пути? Арестует тебя, к примеру, как главного подозреваемого?
– Меня?
– Ты находился рядом, имел мотив для убийства, и главное, у тебя нет алиби. Кто может подтвердить, что ты не выходил из своей мастерской?
– Н-никто…
– Видишь? Я в первую очередь о тебе забочусь, – объяснил Лавров, уписывая второй кусок хлеба с маслом.
– А Павел как же? – испуганно пробормотал Рафик. – Зря ты его отпустил.
– Криминалисты определят время наступления смерти Артынова, и все претензии к Павлу отпадут. А вот тебе не поздоровится, старик.
– Ты же меня в беде не бросишь? Это ты попросил меня следить за Артыновым.
– Попросил, не отрицаю. Однако я не смогу подтвердить твое алиби, старик. К тому же ты уснул и проморгал убийцу.
Рафик, глядя на товарища, сделал и себе чаю. Ему требовалось успокоиться. Они сидели в мастерской и обсуждали происшедшее, а за двумя дверями, на расстоянии каких-то десяти метров лежало мертвое тело, накрытое драпировкой. От этой мысли у художника свело горло, и он поперхнулся.
– В сущности, ты мог убить Артынова, – огорошил его сыщик. – Разве нет?
– Я? Ты серьезно, Рома?
– Разве не ты называл Артынова упырем, говорил, что его пора остановить, что он зарвался, продал душу дьяволу и губит молодых красивых женщин? Он избил тебя, когда ты явился к нему, оскорбил твое достоинство, унизил. Из-за него умерла Алина, которую ты боготворил. Ты завидовал ему и ненавидел его, ведь так?
– Завидовал, – угрюмо буркнул Рафик. – Но убить не смог бы. Я понял это, когда мы дрались. Я трус, Рома. Стыдно признаваться в этом. Взять нож и перерезать человеку горло выше моих сил!
– В состоянии аффекта люди превосходят самих себя.
– Я не убивал Артынова! – взвыл художник. – Клянусь тебе! Моя зависть иссякла, когда я понял, какой ценой он достигает мастерства. Я не хотел бы пойти по его стопам. Мне не нужна его тайна! И Алина… много потеряла в моих глазах, когда я понял, что ею движут похоть и гордыня. Мне ужасно жаль ее, но она больше не прекрасная дама моего сердца.
– Не ты ли попросил меня тщательно обыскать тело Артынова в поисках флакончика с сатанинскими каплями?
– Только затем, чтобы уничтожить их… если они существуют, – жалобно оправдывался Рафик.
– Допустим. Однако мы не нашли флакончика. Ни на теле погибшего, ни в его мастерской. Остается обшарить его квартиру, но боюсь, там нас тоже ждет фиаско.
– На что ты намекаешь? Я еще и лгун, по-твоему?
– Творческие люди обладают богатым воображением, старик. Прости, но в жилище покойника я не полезу и тебе не советую.
– У меня и в мыслях такого не было. А флакончик Артынов наверняка носил при себе.
– Где же он в таком случае?
– Его забрал убийца! – выпалил Рафик и обиженно поджал губы. – Хочешь меня обыскать? Давай, валяй. – Он встал и поднял руки, всем своим видом выражая покорность несправедливой судьбе. – Устрой тут шмон, как это делают у вас в ментовке.
Лавров устало вздохнул и взялся за третий бутерброд. Нервная у него работа и грязная. Подозревать друзей – последнее дело. Рафик выполняет его поручения, кормит, поит, а он…
– Да сядь ты, чучело, – разозлился он на товарища. – Не маячь. И без тебя голова идет кругом. Какого черта ты дрых, когда надо было смотреть в оба?! Сейчас бы не гадали на кофейной гуще, а повязали бы злодея.
– Значит, это я виноват?
– Ну я виноват! Я! Не предусмотрел, не учел, допустил ошибку. Промахнулся. У меня тоже… не семь пядей во лбу.
Рафик сочувственно похлопал его по плечу. Им обоим не мешало бы выпить чего-нибудь покрепче чая.
– Задал нам Артынов задачу, – пробормотал он. – Ты еще кого-нибудь подозреваешь, кроме меня?
– Светлану, Кольцова, даже Эмилию…
– Ложникову?
Лавров понуро кивнул.
– У нее на одежде были пятнышки крови. Она могла зарезать сначала петуха, потом художника и прикрыть труп драпировкой, чтобы не сразу бросался в глаза. После сеанса Артынов задерживался в мастерской, и это не вызывало вопросов.
– Эмилия не убивала, – уверенно заявил Рафик. – Когда она уходила, Сема еще был жив.
– Откуда тебе знать?
– Я слышал, как они прощались у самой двери мастерской. Что именно говорил Артынов, я не разобрал, но голос был его. Точно. Потом она вышла, я на цыпочках скользнул за ней, и мы спустились во двор.
Лавров промокнул салфеткой губы и вымученно улыбнулся. Обвинять Эми казалось ему предательством, но и молчать он не имел права. Слава богу, Рафик опроверг его подозрения.
– Ты молодчина, старик. Снял камень с моей души. Тогда остаются либо Светлана, либо хоккеист Кольцов… либо еще кто-то, с кем я пока не знаком. Например, Метелкин, муж Эмилии. Любой мог войти в мастерскую и прикончить Артынова, пока ты спал, дружище. Мы упустили свой шанс.
– Это мог быть… сам Паяц! – оглянувшись на дверь, прошептал Рафик. – Он явился получить должок.
– В смысле?
– Артынов продал ему душу в обмен на талант, как доктор Фауст. Понимаешь? Вот он и пришел убить должника. Забрал его душу и тю-тю…
Художник поежился, отхлебнул остывшего чаю. У него во рту пересохло от собственного предположения.
– Обряд «вызова смерти» обернулся против самого вызывающего, – добавил он.
– Ну ты даешь, старик, – выдохнул Лавров. – Кто же, по-твоему, этот Паяц?
– С ним тебе лучше не тягаться…
Глория очнулась в кресле у камина. Дрова давно догорели, за окнами забрезжил рассвет. Она с удивлением смотрела по сторонам.
– Я вернулась?
– Я не позволил бы тебе заблудиться, – отозвался карлик. – Как галерея? Впечатлила?
Он сидел на диване, склонив на бок красивую голову, и болтал в воздухе короткими ножками.
– Агафон? Ты путешествовал вместе со мной?