– Внимание! Всем – готовность номер один!
– Он выходит из машины, – доложила рация. – Открывает гараж…
Дальше у меня в памяти отложился какой-то невнятный шум, чей-то голос в отдалении спросил: «Анатолий Долматов?», потом возбужденный вопль рации: «Вот он! Вижу его!», потом треск одиночного выстрела, какие-то крики, возня и мат.
– Взяли, товарищ полковник! – отрапортовал задыхающийся Орел.
– Долматов жив?
– Жив, только чуть царапнуло! Но все обошлось!
Не дослушав, мы с Ласточкиным выскочили из фургона и поспешили к гаражам. Оружие мы не доставали, да оно нам было и ни к чему.
Возле грязно-серого гаража с приотворенной дверью стояла темная машина не первой молодости. Один человек присел на капот, глядя вокруг себя ошалевшими глазами. На руку пониже локтя ему накладывали срочную перевязку. Другой человек был распростерт на асфальте. Ему заломили назад руки, и пять или шесть омоновцев не сводили с него дула своих автоматов.
Ласточкин подошел к человеку, которому делали перевязку.
– Анатолий Долматов?
– Да, – ответил тот неуверенно, – это я.
На вид ему было лет двадцать семь, не больше. Лицо симпатичное, открытое, но глуповатое. По крайней мере, никакой особой мысли я в нем не заметила.
– Я капитан Ласточкин, – представился мой напарник. – Мне потребуются ваши показания.
– Да-да, – заторопился тот, – конечно… Я не понимаю, в чем дело, но этот человек пытался убить меня… Если бы его вовремя не схватили, я бы уже лежал с дыркой в голове.
Человек на асфальте ответил вялой руганью. Ласточкин повернулся к нему.
– Ну, здорово, стрелок, – сказал он. – Пистолет его здесь? Вот и отлично, мне он понадобится для экспертизы. Осторожно, Лиза, не смажь пальчики.
Я наклонилась подобрать вещдок, но тут из-за гаражей показалась полная фигура Натальи Долматовой, за которой не поспевал ее сопровождающий из омоновцев.
– Подождите, – кричал он, – куда же вы! Туда нельзя!
– Толя, – закричала Наталья, – ты жив! Господи боже мой, ты жив! Как же я рада! – Она упала мужу на грудь и зарыдала.
* * *
Июльский вечер плавно переходит в ночь. На казенном стуле с жестким сиденьем расположился стрелок. Руки сцеплены наручниками, лицо хмурое, между бровей глубокая складка. Кабинет погружен в полумрак, но вот Ласточкин зажигает лампу, и в углах оживают странные, гротескные тени. И древний облупленный сейф харьковского производства вдруг становится важным и величественным, как благородный старинный комод. Ласточкин достает из него диктофон и садится за свой стол, я – за свой. Возле стула стрелка маячат два омоновца – так, на всякий случай. Капитан нажимает клавишу записи.
– Ну что, парень, поговорим?
Парень злобно косится на Ласточкина и предлагает ему отправиться туда, куда Макар телят не гонял. На вид стрелку года двадцать два. Черные волосы, карие глаза, нос картошкой, возле левого уха – небольшой шрам. На скуле у него синяк, потому что он пытался сопротивляться при аресте, а омоновцы шуток не любят.
– Максим, – равнодушно произносит Ласточкин в ответ на тираду стрелка, – ты что, хочешь мне доказать, что ты умеешь ругаться? Ну так я тоже это умею.
Парень недоверчиво хлюпает носом.
– Откуда вы знаете, как меня зовут? – спрашивает он.
– Все можно узнать при желании, – отвечает Ласточкин. – Тебя зовут Максим Балакирев. Взяли тебя с поличным, так что отвечать будешь на всю катушку. Девять убийств – это не шутка.
– А вы их докажите, – вызывающе отвечает парень.
– Докажем, не волнуйся. Мочил-то ты их из одного ствола.
Пауза.
– Ладно, – говорит Максим. – Чего вы от меня хотите?
– Зачем? – произносит Ласточкин одно-единственное слово.
Парень немного оживляется.
– В смысле, почему я их убил?
– Да. Именно так.
– А вам-то что?
– Ничего, – отвечает Ласточкин. – Понять хочу.
Снова пауза. Парень напряженно думает.
– Покурить можно? – наконец спрашивает он.
– Да ради бога.
Ласточкин вынимает из стола пачку сигарет, бросает ее омоновцу. Тот помогает человеку со скованными руками закурить.
– Ладно, чего уж там, – решается Максим. – Так вот. Были у меня отец и мать…
А сам он полтора года назад пошел в армию. Пытался откосить, но не хватило денег дать взятку кому надо. Семья была не из богатых.
В армии он служил на границе, однажды ночью завязался бой, и он вынес на себе раненого товарища. За это ему дали орден, а мать написала ему, что вначале они с отцом очень волновались за него, а теперь – гордятся.
После армии он вернулся домой и узнал, что мать умерла, а отец внезапно стал инвалидом. История была такова: старикам достался по наследству участок земли от сестры матери. Скромная дача и огород, огурцы выращивать да клубнику. Только вот местоположение у участка было больно заманчивое. Когда-то это была глухомань, а теперь – знаменитая Рублевка.
Глаза Максима гаснут, он докуривает сигарету.
– Короче, один бизнесмен купил участок по соседству и решил, что он для него маловат. Чтобы расшириться, ему надо было еще и участок, который достался моим родителям. Но они решили, что ничего продавать не будут, что это будет вроде как мой капитал. Что я вернусь из армии и сам решу, что делать. Только вот бизнесмену – его звали Кликушин – не хотелось ждать…
Видя, что ничего не получается, Кликушин рассвирепел. Старикам стали угрожать по телефону, однажды к жене подошли в магазине и открытым текстом дали понять, чтобы она и ее муж уступили, не то плохо будет. Но Балакиревы твердо стояли на своем. Тем более что Кликушин предложил за участок сущие гроши.
… А потом к ним в дом пришли. Их было трое – здоровые, крепкие ребята. И они стали бить стариков.
– Подпишите бумагу, не то хуже будет, – говорили незваные гости. И смеялись.
Внезапно мать Балакирева схватилась за сердце, обмякла и умолкла. У нее произошел сердечный приступ, и она умерла. В дверь тем временем стали колошматить соседи, которых разбудил шум. Догадавшись, что происходит что-то неладное, они стали кричать, что вызвали полицию.
Бандиты струхнули. Они пригрозили, что убьют старика, если он кому-то расскажет о происшедшем, и ушли. Конечно, потом он все рассказал полицейским, но дело даже не стали возбуждать. Самого Балакирева после избиений частично парализовало, но это тоже никого не волновало.
– Он описал вам людей, которые его били? – спросил Ласточкин, нервно вертя в пальцах ручку.
Максим усмехнулся.