— Ну и как же нам жить? — подала голос какая-то девица с задних рядов.
— Я грезил, отстраняясь от книг и собираясь в путь далекий, я постигал в мечтах до срока чужие тайны и язык. Неутомимый ученик за ноты брался, кисти, строки и фехтования уроки и для потомства вел дневник…
— Загружен под завязку пацан, как мы! — прокомментировали стихи дю Белле с галерки.
— Мечты… Их сняло, как рукою, я обзавелся лишь тоскою, — Мальвина посмотрела туда, на галерку. — Так часто мы себе вредим. То просьбу вымолвить не смеем, то в самомнении хмелеем и вставить слово не дадим! Себя старанием своим подать как должно не умеем. А после завистью болеем. Без денег и друзей сидим.
Студенты ничего не сказали, не проявили ни любопытства, ни интереса ни к дю Белле, ни к лекции и снова уткнулись в свои гаджеты.
Мальвина поняла, что сегодня все так и пойдет — без отклика, без отдачи, она просто станет повторять текст, как заученный урок, и механически вставлять в лекцию стихи. Они не слушают ее, они не записывают. Им неинтересно, что она говорит о французском поэте.
А все потому, что у нее нет сегодня обычного куража. Она устала. Она плохо спала этой ночью из-за брата Феликса, который все больше и больше тревожит ее, раздражает. Даже пугает, когда матери нет дома.
Мать занята лишь своей шоколадной фабрикой. Она, Мальвина, с самого начала выбрала для себя вот это — лекции, студенты, университет.
Но эта тяжесть в душе, это странное неприятное чувство внутри. Словно что-то должно случиться… и очень скоро… что-то должно случиться с ней, Мальвиной, если не поберечься как следует…
— Я вижу, вам совсем неинтересно, — кротко сказала Мальвина. — Я бы с удовольствием отпустила вас и закончила лекцию прямо сейчас. Только куда вы пойдете? На улице такое ненастье. Знаете, есть часы и дни, когда лучше сидеть тихо и не выходить под дождь…
— Это как по гороскопу, что ли, несчастливые дни? — спросила темноволосая студентка в первом ряду справа.
— Точно, как по гороскопу, — Мальвина кивнула. — Дю Белле не верил гороскопам. Но нас с вами он предупреждает, как самого себя когда-то: неладен будь тот день и час, что мне в подушку нашептали оставить за чужою далью моих холмов родную сень. И странно — все кому не лень, меня о том предупреждали. И звезды свыше подтверждали — там Марс входил в Сатурна тень. Но все иначе обернулось. Нога, я помню, подвернулась, едва ступил я за порог… В другой бы раз, из суеверья, я бы вернулся… хлопнул дверью, но…
— Как же это вы говорите, он не верил гороскопам, раз пишет, что Марс его предупреждает, планета и про суеверие тоже? — спросила студентка во втором ряду.
— Поэты порой сами себе противоречат, — ответила Мальвина машинально, ей хотелось дочитать сонет до конца.
— Как это?
— А вот так, как и мы с вами. Внутри нас сплошные противоречия.
— А кто еще входил в эту Плеяду, кроме дю Белле? — спросила студентка в третьем ряду, она плохо видела и носила очки.
Мальвина оглядела аудиторию. Студенты наконец-то оторвались от мобильных и ноутбуков. Им надоело скучать. Они наконец-то вспомнили, для чего именно явились утром в ненастье в университет на ее лекцию.
— Ронсар, Баиф, Жан Дора, — сказала она, выводя на демонстрационный экран портреты поэтов Плеяды. — Я расскажу вам о них о всех.
В этот раз Катя послушалась совета и уехала домой. Да, в пятом часу утра на оперативной машине вместе с экспертами, которые увозили взятые для исследования вещдоки — они довезли ее до дома.
Полковник Гущин остался на месте происшествия, а Катя уехала и была этому безмерно рада. Черт возьми, ей хотелось оттуда убраться — из этой темноты, из этой летней майской ночи, из этого дома, пропитанного насквозь кровью.
Есть моменты — и Катя поняла это там, в Котельниках — когда даже любопытство — самая сильная, самая страстная и властная черта вашего характера — сходит на нет.
Потому что видеть все этовашим глазам нестерпимо. Все то, что может сотворить с человеком другой человек.
Катя поняла и другое — выдавая ей информацию по делу Родиона Шадрина так скупо, полковник Гущин просто щадил ее. Она не видела полной картины с мест тех других убийств. А вот сейчас увидела полную картину. И Гущин сам просил ее: смотри.
Дома, в своей квартире, Катя разделась как автомат, включила в ванной душ и села под горячие струи. И сидела так долго. Она не слышала, как началась гроза и как гремел гром — первый за весь май. Сверкали молнии за окном над Москвой-рекой, и лил дождь.
После душа, так и не смыв с себявсе то, что она тщетно пыталась уничтожить с помощью воды, Катя прилегла. Но не спала, не могла. Слышала, как снова пошел сильный ливень и опять загремели раскаты, засверкало в утреннем небе, затянутом свинцовыми тучами.
В девять, не опоздав ни на минуту, она под проливным дождем приехала на работу в Главк. Сначала поднялась к себе в кабинет Пресс-центра. Поставила зонт в угол сушиться. Сняла мокрый плащ. Включила ноутбук, просмотрела свои записи с заметками для будущей статьи.
Теперь писать придется все по-другому…
Но как?
Она спустилась в управление розыска. Узнала от секретарши в приемной, что полковник Гущин с раннего утра был на вскрытии в морге, а сейчас уехал на доклад в министерство и прокуратуру.
Катя спросила — отбыла ли уже в Орел опергруппа для этапирования Родиона Шадрина. Секретарша кивнула — подняли судью и прокурора чуть ли не на рассвете для подписи и оформления всех документов.
В Орел уехали…
А что в Орле? Что там в этой психиатрической больнице специального типа?
В обеденный перерыв она опять спустилась в розыск. Гущин из больших начальственных кабинетов еще не возвращался. Зато в приемной сидел эксперт Сиваков с папкой под мышкой.
— Закончили? — спросила Катя.
— Пока только предварительные выводы. Назначаем серию экспертиз. Как и два года назад, тогда тоже все экспертизы, экспертизы. — Сиваков глянул на датчик пожарной сигнализации на потолке приемной и все равно сунул в рот сигарету — незажженную. — А предвариловка есть предвариловка.
— И что говорит предвариловка?
Они обернулись на голос Гущина. Он вошел в приемную.
Эксперт Сиваков оглядел его с профессиональным цинизмом.
— Ну и видок у тебя, Федя, краше в гроб кладут.
— Пошли в кабинет. — Гущин глянул на Катю и спросил мягко: — Отошла немножко?
— Да, Федор Матвеевич, и я готова вам помогать всем, чем могу. — Катя действительно хотела ему помочь, когда он выглядит и чувствует себя — вот так скверно.
— Итак, предварительные выводы экспертизы. Сначала по мусору, — эксперт Сиваков в кабинете Гущина закурил уже открыто, не таясь от датчиков пожарной сигнализации. — Что мы имеем…