Она пошла по саду, осматривая каждое растение, каждый цветок. Прикасалась к лепесткам, вдыхала аромат.
— Такие разные… — Она разговаривала сама с собой. — Такие разные при свете солнца… — Некоторые в особенности привлекли ее внимание. — Эти не раскрываются ночью! Видите? Видите краски? Чувствуете запах?
Вопросы не были обращены ни к кому конкретно. Мы смотрели как загипнотизированные. Наконец она уселась в кресло, со счастливым видом оглядываясь и явно испытывая избыток ощущений, — конечно, ведь эта красота ничего не значила для нее, когда она была стригоем. Поняв, что это может затянуться, я еще раз предложила Дмитрию немного передохнуть. К моему удивлению, он согласился.
— Это разумно. Как только Соня заговорит, мы отправимся в путь. — Он улыбнулся. — Сидни превращается в настоящего боевого командира.
— Все равно она тут не главная, — поддразнила я его. — Она всего лишь солдат.
— Верно. — Он легко скользнул рукой по моей щеке. — Прошу прощения, капитан.
— Генерал, — поправила я его, чувствуя, как перехватывает дыхание.
Он скрылся в доме, перед этим по-доброму попрощавшись с Соней. Трудно сказать, слышала ли она. Братья принесли из кухни два кресла и уселись в тени. Я предпочла устроиться на земле. Все молчали. Странное было ощущение — хотя и не самое странное из тех, которые мне приходилось испытывать.
Когда чуть позже вернулась Сидни, я ненадолго ушла переговорить с ней и обнаружила, что ключи Виктора снова лежат на стойке — хороший знак. Разгрузив продукты, Сидни вручила мне коробку с дюжиной пончиков.
— Надеюсь, этого тебе хватит, — заметила она.
Я состроила гримасу и взяла пончики.
— Выйди во двор, когда тут закончишь. Там что-то вроде пикника обреченных… вот только гриля нет.
Она недоуменно посмотрела на меня, но, когда позже оказалась в саду, кажется, поняла, что я хотела сказать. Роберт вынес в сад миску «Чириоуз», но Сидни и Виктор ничего не ели. Я дала Соне пончик, впервые сумев отвлечь ее внимание от сада. Она подняла его в руке, поворачивая так и эдак.
— Не знаю, смогу ли. Не знаю, смогу ли съесть его.
— Конечно сможете. — Припомнилось, с каким неуверенным видом Дмитрий поначалу рассматривал еду. — Он с шоколадной глазурью. Вкусно!
На пробу она откусила чуть-чуть, долго жевала и наконец проглотила. На мгновение закрыла глаза и вздохнула.
— Такой сладкий.
Она продолжала есть, все такими же крошечными кусочками. Чтобы съесть половину пончика, у нее ушла целая вечность, и потом она остановилась. К этому моменту я умяла три пончика, и меня все больше снедало нетерпеливое желание заняться делом. Частично все еще сказывалось воздействие стихии духа, но главным образом мне страстно хотелось помочь Лиссе.
— Соня, — начала я по возможности любезно, в полной мере отдавая себе отчет в том, как разозлился бы Дмитрий из-за того, что я нарушаю его инструкции, — нам нужно кое-что обсудить с вами.
— Мм…
Она не сводила взгляда с пчел, парящих вокруг жимолости.
— У вас есть родственница, которая… ну… какое-то время назад родила ребенка?
— Конечно, — ответила она. Одна пчела перелетела на розу, и Соня не отрываясь следила за ней. — И не одна.
— Формулируй вопрос четче, Розмари, — заметил Виктор.
Я прикусила губу, понимая, что, если разозлюсь, Соня начнет нервничать. И Роберт, скорее всего, тоже.
— Это был тайный ребенок. На его имя был открыт счет, и вы там указаны как доверенное лицо. Деньги на счет переводил Эрик Драгомир.
Соня резко повернулась ко мне, и в ее глазах больше не было мечтательной рассеянности. Несколько мгновений она молчала, а когда заговорила, голос звучал холодно и жестко — не как у стригоя, но определенно недружелюбно.
— Мне ничего об этом не известно.
— Ложь, — проронил Роберт.
— Это даже я понимаю, безо всяких потусторонних сил, — усмехнулась Сидни.
Я проигнорировала их обоих.
— Соня, мы знаем, что вам это известно, и для нас действительно очень важно найти этого малыша… ну, ребенка. — Мы делали кое-какие предположения относительно его возраста, но стопроцентной уверенности не было. — Вы говорили раньше, что беспокоитесь о Лиссе. Это поможет ей. Она должна узнать, что есть другой член ее семьи.
Соня снова переключила внимание на пчел, но я видела, что она больше не наблюдает за ними.
— Я ничего не знаю.
В ее голосе ощущалась дрожь, и что-то подсказывало мне, что, наверное, не стоит на нее давить. Не поймешь — то ли она испугана, то ли вот-вот взорвется.
— Тогда почему там указано твое имя? — настаивал Виктор.
— Я ничего не знаю, — повторила она таким голосом, от которого на деревьях могли образоваться сосульки. — Ничего.
— Хватит лгать! — взорвался Виктор. — Ты что-то знаешь и расскажешь нам.
— Эй! — воскликнула я. — Потише. У вас тут нет права допрашивать.
— Ты явно не справляешься.
— Просто заткнитесь, ладно? — Я перевела взгляд на Соню и улыбнулась. — Пожалуйста. У Лиссы неприятности. Это поможет ей. Вроде бы вы говорили, что хотите помочь ей?
— Я обещала… — едва слышно сказала Соня.
— Обещали что?
«Терпение, терпение».
Я должна сохранять спокойствие. Не могу позволить себе сорваться.
Она зажмурилась и запустила руки в волосы — прямо как ребенок в приступе раздражения.
— Обещала не рассказывать. Обещала не рассказывать никому…
Я с трудом сдержалась, чтобы не встряхнуть ее хорошенько.
«Терпение, терпение. Не расстраивай ее».
— Мы не стали бы просить вас нарушить обещание, если бы это не было так важно. Вы могли бы связаться с этим человеком… — Интересно, кто потребовал от нее такое обещание? Любовница Эрика? — И спросить, не согласится ли он поговорить с нами…
— О, ради бога! — раздраженно воскликнул Виктор. — Это нелепо и никуда нас не приведет. — Он посмотрел на брата. — Роберт?
До сих пор Роберт помалкивал, но, услышав команду брата, наклонился вперед.
— Соня?
Явно сильно взволнованная, она взглянула на него… и внезапно лицо ее стало бесстрастным.
— Расскажи нам то, о чем тебя спрашивают. — Голос Роберта звучал ровно, успокаивающе… и в то же время зловеще. — Расскажи, кто этот ребенок и где он. Расскажи, кто его мать.
На этот раз я вскочила. Роберт применил принуждение, чтобы добиться у нее ответа. Взгляд Сони оставался неотрывно прикован к нему, однако тело ее начало дрожать. Рот приоткрылся, но не послышалось ни звука. Мысли вихрем проносились у меня в голове. Принуждение позволило бы добыть необходимые сведения, но что-то подсказывало: это неправильно.