Туман должен был вывести ее в церковный сад, но мир вокруг снова изменился, и она оказалась на заседании Совета. На открытом заседании, с моройской аудиторией в зале. На этот раз Лисса сидела не среди зрителей, а за столом Совета с его тринадцатью креслами. И она занимала место Драгомиров. В кресле монарха расположилась Ариана Селски.
«Ну, точно сон», — подумала Лисса.
Она заседала в Совете, и королевой была Ариана. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Как обычно, шли жаркие дебаты на хорошо знакомую тему: возрастной закон. Некоторые члены Совета заявляли, что он безнравственен. Другие возражали, что угроза со стороны стригоев слишком велика. Чрезвычайные обстоятельства требуют чрезвычайных мер.
Ариана повернулась к Лиссе.
— Что думает по этому поводу семья Драгомир?
Ариана не выглядела доброй, как в фургоне, но и не вела себя враждебно, как Татьяна. Она занимала нейтральную позицию — как и положено королеве, возглавляющей Совет и собирающей необходимую информацию. Все взгляды в зале обратились на Лиссу.
По какой-то причине все вразумительные идеи выскочили у нее из головы. Язык словно увяз во рту. Каково ее отношение к возрастному закону? Она отчаянно старалась подыскать ответ.
— Я… Мне кажется, это плохой закон.
Ли Селски, занявший место этой семьи после того, как Ариана стала королевой, презрительно фыркнул:
— Нельзя ли немного поподробнее, принцесса?
Лисса нервно сглотнула.
— Снижение возраста стражей не поможет защитить нас. Мы должны… Мы должны учиться защищать себя самостоятельно.
На нее смотрели с изумлением и презрением.
— Скажите на милость, — спросил Говард Зеклос, — как вы собираетесь добиться этого? Каков ваш план? Обязательное обучение для всех возрастов? Введение соответствующей программы в школах?
И снова она должна была подыскивать слова. Каков ее план? Они с Ташей много раз обсуждали эту проблему. Таша практически вдалбливала свои идеи в голову Лиссы — в надежде, что та добьется, чтобы ее голос был услышан. И вот она сидит здесь, в Совете, и может способствовать переменам, которые улучшат жизнь мороев. Все, что от нее требуется, — это высказать свою точку зрения. Столько людей рассчитывают на нее, столько людей жаждут услышать, что она скажет о проблеме, которая так сильно ее волнует! Но куда подевались все слова? Почему Лисса не может вспомнить их? Наверное, она молчала слишком долго, потому что Говард жестом презрения вскинул руки.
— Я понял. Это было идиотизмом с нашей стороны допустить такую незрелую девушку в Совет. Ничего полезного она не может предложить. Род Драгомиров кончился на ней, и нам придется смириться с этим.
«Род Драгомиров кончился на ней». То, что ею заканчивается их род, тяжким грузом давило на Лиссу с тех пор, как умерли ее родители и брат. Последняя в роду, из которого вышло немало величайших королей и королев. Она снова и снова клялась себе, что будет достойна своего рода, что возродит гордость семьи. И вот теперь все окончилось провалом.
Даже Ариана, которая, как казалось Лиссе, поддерживает ее, выглядела разочарованной. В зале раздались свист и призывы убрать эту онемевшую девочку из Совета. Люди кричали, чтобы она уходила, а потом кое-что и похуже:
— Дракон мертв! Дракон мертв!
Лисса снова попыталась заговорить, но что-то заставило ее оглянуться. У стены, на которой висели двенадцать семейных гербов, возник, точно из-под земли, какой-то мужчина и снял герб Драгомиров с изображением дракона и надписью на румынском языке. Крики в зале стали громче, унижение Лиссы росло, сердце у нее упало. Она вскочила с одним желанием — убежать отсюда и спрятаться где-нибудь от позора. Однако ноги почему-то понесли ее к стене, где висели гербы. С силой, которая для нее самой стала неожиданностью, она вырвала у мужчины герб с драконом.
— Нет! — Она перевела взгляд на зрителей и подняла герб, бросая им вызов, предупреждая попытки отнять его и лишить ее права заседать в Совете. — Это. Мое. Слышите? Это мое!
Она так и не узнала, услышали ли ее люди в зале, потому что внезапно они исчезли, точно так, как перед этим кладбище. Стало тихо. Она сидела в медицинском кабинете Академии Святого Владимира. Знакомая обстановка странно успокаивала: раковина с оранжевым куском мыла, шкафы с аккуратными этикетками на них и даже информационные плакаты на стене типа «СТУДЕНТЫ, ПРАКТИКУЙТЕ БЕЗОПАСНЫЙ СЕКС!».
Также приятно ей было увидеть школьного врача, доктора Олендзки. Она была не одна. Рядом с Лиссой, сидящей на медицинской кушетке, стояли психиатр но имени Дейдра и… я. Увидеть себя самое было совсем уж странно, хотя после сцены похорон я вроде бы начала свыкаться со всем этим.
Смешанные чувства обуревали Лиссу — чувства, не поддающиеся контролю. Радость при виде нас. Безысходность. Смущение. Сомнения. Она, казалось, была неспособна сконцентрировать внимание ни на одной эмоции или мысли. В Совете и то было проще — там она всего лишь не могла выразить мысли словами. Тогда с разумом у нее все было в порядке — она просто не сумела сформулировать свою точку зрения. Сейчас ни о какой формулировке и речи не шло. В голове царила полная неразбериха.
— Понимаешь? — спросила доктор Олендзки; Лисса подозревала, что она уже не в первый раз задает свой вопрос. — Мы не можем это контролировать. Лекарства больше не помогают.
— Поверь, мы меньше всего хотим, чтобы ты причинила вред себе. Но теперь, когда под ударом оказались другие… ты понимаешь, почему мы вынуждены были принять меры.
Это произнесла Дейдра. Я всегда считала ее немного несерьезной, как и применяемый ею метод психотерапии, основанный исключительно на вопросах и ответах. Однако сейчас в ее словах не было и намека на скрытый юмор. Сейчас Дейдра была убийственно серьезна.
Все сказанное казалось Лиссе совершенно лишенным смысла, но слова о «причинении вреда себе» что-то в ней пробудили. Она посмотрела на свои запястья, обнаженные и… в шрамах от порезов. Когда воздействие стихии духа становилось невыносимым, она резала себе руки — как единственный выход, ужасный способ избавиться от того, что распирало изнутри. Разглядывая эти порезы сейчас, Лисса заметила, что они стали больше и глубже — такие бывают при попытке суицида. Она подняла взгляд.
— Кому… Кому я причиняла вред?
— Не помнишь? — спросила доктор Олендзки.
Лисса покачала головой, в поисках ответа переводя отчаянный взгляд с одного лица на другое. Наконец ее взгляд остановился на мне; лицо у меня было мрачнее и серьезнее, чем у Дейдры.
— Все в порядке, Лисса, — сказала я. — Все будет хорошо.
Эти слова не удивили меня — естественно, именно их я и произнесла бы. Я всегда утешала Лиссу. Всегда заботилась о ней.
— Это неважно, — мягким, успокаивающим голосом заговорила Дейдра. — А важно позаботиться о том, чтобы никто больше не пострадал. Ты ведь не хочешь никому причинить вред?