Всем окружающим казалось, что Настя в отношении Лешки слишком уж настороженно держится. Как говорится, обжегшись на молоке, она немножечко сильнее дула на воду.
— Лешка у тебя не то, что твой первый муженек. Он — нормальный парень. Может быть, чуточку мягкосердечен. Но тот — сразу же было видно, — что хлюпик и эгоист.
— Да, Лешка отличный, — соглашалась Настя. — Но ведь это сейчас. А ну, как после свадьбы его мамочка переберется к нам? Смогу ли я жить с ней? А со свекром? Пойми, я должна знать, какие это люди. Только тогда я по-настоящему пойму Лешку.
Отказать Насте в этом ее праве Лешка не мог. Хотя и выражал всем своим видом сомнение по поводу того, как поведет себя папаша.
— По телефону он со мной на эту тему разговаривать отказался. Буркнул: приезжай, мол, разберемся. Вот мы и приехали, а он к нам не выходит. И что делать теперь, я даже не знаю.
— Ничего, посидим, подождем. Твой папа часто так засиживается в молельном доме?
— Когда вопросы важные, то да. Но сейчас… тут ведь не надо никакой сложной стратегии придумывать. Тут либо да, либо нет.
— Наверное, он просит Господа позволить ему судить праведно без личной неприязни.
— Ох, не пройдет наш обман, — внезапно ударился в панику Лешка. — Узнает он, что Ванька Настин ребенок.
— Кто ему скажет?
— Отец у меня прозорливец. Иной раз скажет такое, чего он ну никак не мог знать. А откуда узнал? Спросишь у него, он говорит, Ангел Господень сказал.
— И… и часто этот Ангел Господень к твоему папе приходит? — поежилась Леся, которой внезапно стало холодно и неуютно.
— Когда как, — отозвался Леша, но внезапно прервал разговор, насторожился и даже повернул голову в сторону окна.
Леся и остальные тоже прислушались. На улице явственно усилился шум. Слышались вопросительные и встревоженные голоса людей. Лешка поднялся со своего места и выглянул в окно. В ту же минуту лицо его побледнело, а кулаки сжались так сильно, что косточки на пальцах побелели.
— Кажется, началось, — прошептал он вполголоса. — Огонь погашен. Значит, отец вышел из молельного дома. Он сюда идет!
Голос Лешки стал совсем тонким и высоким. И оборвался он почти на визге. Все с удивлением посмотрели на него. Таким друзья Настиного жениха видели впервые. Кажется, Лешка не шутил, когда говорил, что до смерти боится своего отца. И сейчас сын был близок к панике.
— Ну, не убьет же он тебя, — произнесла Кира, желая его подбодрить, но получилось только еще хуже.
Лешка кинул в ее сторону такой затравленный взгляд, что Кире стало здорово не по себе. Каким же монстром должен быть старик, чтобы так запугать своего собственного взрослого сына, заметьте, давно живущего отдельно от своих родителей?
Очень скоро Кира получила исчерпывающий ответ на свой вопрос. Дверь в гостевой дом внезапно распахнулась, и на пороге возникла огромная фигура. Отсвет заходящего солнца освещал его спину. Детали разглядеть было невозможно, один лишь светящийся силуэт в просторном развевающемся плаще или даже тоге. Вот только умиротворения от этого силуэта не исходило. А голос, когда он раздался, был гневным и даже угрожающим.
— Грешницу к нам в дом привел! — громко произнес голос. — Блудницу!
Все ошарашенно смотрели на это явление, раскрыв рты. О ком говорит старец? Кто блудница?
— Отец, — залепетал Лешка. — Это… это Настя. И ее родственники… и друзья.
Но голос гремел дальше:
— Блудницу ты в жены хочешь взять!
Все невольно затрепетали, но Лешка неожиданно сумел взять себя в руки и почти твердо спросил:
— Ну что ты опять начинаешь? Я же тебе все объяснил. Мы с Настей уже много лет вместе. Мы хотим пожениться.
— Не пущу грешницу в свой дом!
— Что ты говоришь, отец? Настя очень хорошая.
— Замужем она была до тебя. И сын у нее есть, она его с собой привезла, он сейчас в грязи с другими пацанами копается.
Все окончательно оторопели. Вот это да! И как старик мог это узнать? Кто ему сказал? Ведь Лешка ему точно ничего не говорил, опасаясь еще больше настроить отца против своей невесты.
— Что смотрите? — неожиданно усмехнулся старик. — Удивляетесь?
Шагнув в дом, он неожиданно сделался совсем не страшным, а просто величественным и рослым. Лицо у него было открытое, взгляд прямой. И хотя чувствовалось, что это человек с очень сильный волей, но в то же время настоящей злобы или подлости в нем не было. Да и стремления подавить других ради собственного удовольствия тоже.
— Открытый другим сосуд ты себе взял, — укоризненно произнес он, глядя на сына. — Открытый и отпитый кем-то другим. Поэтому и говорю, блудницу ты в дом хочешь ввести. Да еще сын ее — чужая кровь.
— Отец, но все мы грешили.
— Верно, — кивнул старец. — Грешили. От самого первого человека на земле все мы грешны.
Он долго смотрел на своего сына, но Лешка выдержал его взгляд. Тогда старик, взглянув на Настю, неожиданно очень требовательно произнес:
— Говори! Будешь моему сыну верной женой, покорной и любящей?
— Что?
— Отвечай мне правду! Хочешь видеть моего сына счастливым или предпочтешь, чтобы он сам тебя счастливой делал? Мечтаешь, чтобы он угождал тебе во всем и это считал своим счастьем? Так ты жизнь с моим сыном видишь?
— Нет, что вы! Я хочу, чтобы мы с Лешкой построили…
— Замолчи, — буркнул старик. — Сам все вижу.
Он делал руками странные пассы, приказывая всем умолкнуть.
— Так-то ты девка неплохая, но я уже говорил, другим человеком порченая. Хорошего внука от тебя уже не дождешься. Тот ребенок, что под сердцем носишь, девкой уродится. А более у тебя детей уж и не будет. А с другой стороны, что мне за беда? У меня и без вас полно отпрысков.
И повернувшись к Лешке, старик вполне мирно спросил:
— Ну, думай сам, наследства я тебя лишу, не отдам я наследства в чужую кровь, но на женщине этой можешь жениться.
— Так ты не против? — обрадовался Леша.
— Сказал уже.
— Тогда я выбираю Настю! Деньги мы с ней и сами заработаем.
Старик ничего не ответил. Он сосредоточенно о чем-то размышлял.
— Тогда в воскресенье свадьбу и сыграем, — произнес он. — Дольше тянуть нечего. А воскресенье — хороший день для свадьбы. Сам я вас и обвенчаю перед Богом.
— Хорошо, отец, как скажешь.
Лешка был явно обрадован тем, как все обернулось. А вот Настя как-то смутилась. Ей явно не хотелось, чтобы их венчал весьма странный папаша ее жениха. Но возражать она не осмеливалась, прекрасно понимая, как хрупок мир, который только что был достигнут между отцом и сыном.