— Здравствуйте, Аделина Светлановна. Нормально здоровьице.
— Ну и хорошо. Чего уж тут. — Раскрасневшаяся от жары Аделина присела рядом на ступеньку, достала пригоршню семечек. — Ты меня Адей зови. Ты мне в тяти годишься. Я б такого тятю не против. А лучше — мужика.
Глянула искоса.
— Ты не думай — не шуткую я. Мне мужик нужен, я уже три года не рожала. Я еще молодая — тридцать пять мне. Рожей не вышла, зато пиздой хоть куда. Любую девку обставлю. А главное, Андрей Петрович, — я тут, в Инте, сила главная. Я тут главная опора против оленных. И детишки на мне. Их летом отправляют дальше, за Воркуту. А девять месяцев они на мне. И суд на мне, и война. Верный человек ой как мне нужен. И знающий. Мне научник твой говорил — ты в военном деле спец, командовал. И технику всякую знаешь. Тебе тут самое место развернуться. А если еще получится у научника — такое тут начнется! Ты, главное, не сразу решай. Подумай, чего ты добивался, чего достиг. Подумай, где ты сейчас и куда деться можешь. Подумай, что таких, как я, в женсовете еще восемь — и согласие между нами ой какое трудное. И до крови доходит, бывало.
— Я подумаю, Адя, — пообещал Круз.
Та ухмыльнулась и, запустив пятерню в складку на боку, хрустко, со вкусом почесалась.
— Только у меня тоже о чем подумать есть, — сообщил Круз. — У меня ребята. Они обещание исполнили. Им домой надо. На Кольский.
Минут пять Аделина лузгала семечки, сосредоточенно плюя в лопух.
— Андрей Петрович, тут дело непростое, — подала наконец голос. — Тут, в Инте, не только мои глаза и уши. По согласию нашему, люди всех советниц везде ходят. Так мы друг другу доверяем. Но все равно гадюшник. Твои вояки котласовским угроза. До Беломорья рукой подать. Если оттуда сотня-другая таких явится, совсем плохо будет. Смекни — к чему их выпускать, знающих, как у нас устроено? Но помочь я тебе могу. У нас тут поход на оленных наметился. Вовсе обнаглели, уже за Дурной рекой стоят, на Кожим что ни ночь шастают, до самой дороги. Нас-то и обстреляли за двадцать километров от Кожима. Если пост собьют и мост взорвут — худо будет. А если мы их собьем и за Дурную загоним — будет хорошо. И если твои вояки себя проявят, дружбу докажут — почему бы их не отпустить? Тогда движение народу будет, кто вернется, кто приедет, суета. Не до них станет. Наверное.
— Когда этот поход?
— Дня через четыре. Из Печоры явятся, из Воркуты. И еще народу соберется… Так что ты пока подумай. Отдохни, покушай — сейчас у нас еды вдоволь. Если охота будет, на девку залезь. На какую хочь, которая без пуза. А я пойду. Хлопоты. Будь здоров, Андрей Петрович!
— И ты будь, Адя.
Аделина улыбнулась лунообразно, открыв шеренгу крепких желтоватых зубов, и скрылась за дверью.
Тотчас оттуда донесся вопль:
— Ах вы, курвы беспузые, подслушивали?
Через полчаса Круз, опираясь на костыль, стоял перед дверью на втором этаже этой же больницы и смотрел на пару хорошо выбритых бледных парней с автоматами. Парни сидели на стульях у двери, лузгали семечки, сплевывая прямо на пол, и не замечали Круза.
— Мне очень нужно поговорить с ним! — повторил Круз.
— Дядь, ты поди отдохни, — посоветовал парень слева. — Там человек работает. Приказано — не тревожить!
Крузова рука сама по себе полезла к правому боку — к кобуре. Которой не было. Потому Крузова рука поднялась, сложила фигуру V и с ее помощью произвела свист. Парни замерли, открыв рты. У правого вывалилось изо рта недолузганное семя.
— Я этому в Бразилии научился, в степях тамошних, — пояснил Круз, отирая губы. — Там коней свистом утихомиривают.
— Ну ты, дядя, — начал правый.
Но тут дверь распахнулась, и Дан в пахнущем хлоркой халате объявил радостно:
— Андрей, как хорошо! А я уже посылать за тобой хотел!
Следующие полчаса Круз слушал, кивая, и поддакивал, даже не пробуя вставить свое. У Дана горели глаза и тряслись руки.
— Ты пойми, все же просто, так просто! Гениально! Могли заметить еще десять лет назад, двадцать лет! Альпы, Швейцария, Савойя — все же рядом! Но беда, беда с налоксоном! Швейцарцы — народ дисциплинированный. И психоз, конечно, все боятся заболеть, а тут лекарство надежное. И производят у себя. У них то, что ты называешь «Вторым кризисом», еще хуже, чем в Америке, ударило. Они как в Средневековье, вниз пошли добивать всех недоумерших. Да ты сам знаешь!
— Да, да, — кивал Круз. Что такое Второй кризис в Швейцарии, он и в самом деле узнал хорошо. В том числе двумя ребрами и левой ягодицей.
— Потому мы материала и не собрали. Холод — вот ключ ко всему! На сильном холоде другая энергетика. Все другое! Андрей, не поверишь — у них антитела! Я сколько штаммов проверил, я ведь много собрал — они иммунны ко всему! Это гениально! Это же то самое лекарство! Выделить штамм из их крови, ослабить вымораживанием — и готово! Прививка новорожденному — и все, он уже не заболеет счастьем никогда! У меня уже получилось, получилось! Через месяц, нет, через три недели я уже первую партию сделаю! Обучу — здесь разумные люди, они выучатся легко, вакцину сможет сделать и школьник!
— Дан, первое, что твои разумные люди сделают, заполучив вакцину, — начнут войну, — выговорил наконец Круз. — Как только они станут сильней, они тут же начнут подминать соседей.
— Ну и что? — Дан посмотрел удивленно. — Как ты не понимаешь? Да пусть они хоть каннибалами станут, пусть убивают кого угодно и как угодно. Главное — чтобы люди выжили, понимаешь, Андрей, чтобы человечество выжило! Вид гомо сапиенс. А вакцина — она как джинн из бутыли, если появилась и люди убедились, что она работает, этого уже не скроешь! Это — навсегда! Моя жизнь, твоя — они ничего, совсем ничего не значат в сравнении с этим.
— Я не привык думать за все человечество, — сказал Круз угрюмо. — Я не могу про всех. Я про тех, кого знаю, думаю. Про щенков наших. Они нас защищали. Кровью своей. А сейчас их подставить хотят. На убой погонят, как мясо. Чтоб вовсе ни тебе, ни мне не на кого рассчитывать было. И меня заодно… если лишним окажусь. Я вот о чем… тебя они сейчас ценят. Тебя. Твое слово вес имеет. Попроси за них. Они же дети еще.
Дан поправил очки. Выпрямился — и снова стал похож на прусского офицера.
— Ты обещал, Андрей. Сам. По своей воле, — сказал по-немецки. — Ты сам предложил свою жизнь. И эти юноши — они поклялись перед старшими своего племени, что отдадут жизни за тебя и меня. Сейчас решается то, ради чего даны были обещания. И если даже я буду знать, что меня убьют после того, как я завершу работу, что убьют всех нас, — я буду делать то же самое, что делаю.
— Хорошо. Я понял, — ответил Круз, вставая.
— Андрей, я попрошу, — добавил Дан по-русски. — Но я сомневаюсь, что это поможет. На самом деле в моем слове здесь столько же веса, сколько и в твоем. Они ничего не потеряют, если я завтра не проснусь. Они на меня как на юродивого смотрят, понимаешь? Получится — хорошо, не получится — тоже неплохо. Как я могу им условия ставить?