Что-то упало на лед в пяти метрах от нее. Она затаила дыхание.
— Да не бойся, это не то, что ты подумала… — вывел ее из оцепенения голос, ставший вдруг ласковым и участливым. — Просто гайка. Ты еще там, родная? Пойдем со мной. У меня есть чипсы. Твои любимые, с беконом. А вот воды уже нету. Придется пить эту дрянь. Хорошо, у меня есть на чем кипятить. Хотя все равно инфекция до нас добраться не успеет.
Резь в пустом желудке напомнила ей, что у нее два дня во рту не было ни крошки. Но ее не купить такими обещаниями.
Молчание затянулось, и она превратилась в слух. Человек не приближался, но и не уходил. В абсолютной тишине она слышала его сиплое дыхание. Он тоже был простужен.
— Так что, идешь со мной? — Дружелюбие исчезло, голос снова стал холодным и скрипучим. — Выходи по-хорошему, задолбало за тобой лазить.
Она не проронила ни звука, готовая бежать, если он приблизится еще на метр.
— Не хочешь? Ну, тогда я пошел. Сиди и подыхай с голодухи.
И шаги, слышно, как ломается лед, и летят во все стороны брызги. Уходит. Но он вернется, что бы ни говорил. Он всегда возвращается.
Она опять осталась одна. Немного выждав, включила фонарик. Тоннель был пуст. Она вздохнула с облегчением… и в этот момент до ее уха донесся тихий всплеск.
Тело ее напряглось. Она готовилась — нет, не удирать, уходить. Не бегом, а шагом, тихо и незаметно. Потом свернуть в ответвление служебного тоннеля, спрятаться в сбойке и замереть, превратившись в камень. Осталось точно определить направление, откуда он приближался. Под землей непривычному человеку трудновато ориентироваться.
— Солнышко, — позвал голос. Еще ближе.
Никуда он не уходил. Спрятался в какой-то нише и провел ее как ребенка.
Прятаться не имело смысла, оставалось — нет, не уходить, а бежать. Вода хлюпала под ногами. Резиновые сапоги безымянного работника метро были ей велики, носки продрались, кожа покрылась волдырями. Но это были мелочи, которых она уже не замечала.
Она никогда в жизни так не бегала, но все напрасно. Вскоре сильные руки обхватили ее поперек талии, легко оторвав от пола.
— Цап-царап.
День 20-й
Поймал, поймал! Теперь уж ты никуда. Запер от греха в тоннеле. Как бы не потерять — все двери похожи одна на другую. Смотрит на меня волком. Убила бы, если б могла.
Опять предлагаю мясо. Ни в какую, дура.
В баке осталось дня на четыре. Дальше придется кипятить ту, что в тоннелях. Радиация… Ну и что?
Вижу свое отражение в воде. Живой труп, бляха-муха. Ниче… Осталось недолго.
День 25-й
Хорошо вдвоем. Никто нам не мешает, могу проводить с ней все время. Она не возражает и, по-моему, даже не замечает моего присутствия. Бедная… Но теперь, по крайней мере, никто не запретит мне заботиться о ней.
Она напоминает ребенка-аутиста. Уверен, что не разучилась говорить, просто потеряла к этому интерес и оборвала все нити разом. Пусть она находится где-то в своем мире (мирах?), но мне все равно хорошо с ней. Если б не ожидание развязки, я бы мог назвать себя счастливым. Нет, я не боюсь смерти, но меня угнетает неизбежность расставания.
Больно смотреть на ее тело — как же она исхудала. Ребра того и гляди, проткнут тонкую кожу, а сквозь нее — или я брежу? — можно увидеть сердце. Оно пульсирует, гонит вязкую остывающую кровь по венам и артериям, но с каждым ударом все медленнее и медленнее. Нет, наверно, мерещится.
Упорно отказывается от мяса. Ну, ничего. Сумею ее убедить.
День 29-й
Прошлой ночью (или днем, я сбился со счета) это был последний раз, когда я слышал от нее связные предложения. Она не говорит, даже когда я к ней обращаюсь. Может только кивнуть или покачать головой и редко-редко когда выдавит из себя пару слов, а потом снова молчит. Почти все время проводит, сидя на кровати и глядя то в пол, то в потолок. Сердце кровью обливается. За что нам это? Что мы такого сделали?!
(Хотите знать, что она мне тогда сказала? «Даже если ты последний мужчина на Земле, не буду с тобой. Провались, сволочь».)
Вот тварь. Думает, чистенькая такая, а я зверь, чудище долбаное. Ничего, я ее низведу до своего уровня. Есть одна идейка: приготовлю гуляш, мелко накрошу и пожарю вырезки. Скажу: «Крысятина», и съест как миленькая.
Забавно. Аж руки трясутся от волнения.
День 40-й
This is the end.
Я болен. Наверно, вода. Неужели так быстро проявилась лучевая болезнь? Жар не спадает, строчки плывут перед глазами, не могу держать ручку. Думаю, это случится при любом раскладе, даже без моего участия. Но я хочу сделать это сам.
Чего ради я вообще пишу? Для археологов новой цивилизации, которые откопают наши кости?
Нет, мое послание из гроба не для них. Я пишу только для себя — отчет о проделанной работе. Пусть это будет единственное произведение, которое я закончил. Летопись необычного конца заурядной жизни.
Я благодарен ей — она помогла разобраться в себе. Открыть новые стороны. Я стал сильнее. Жаль, что встретились мы слишком поздно.
Даже не знаю, сколько градусов ниже нуля. Но разве это что-то меняет? Один хрен мы обречены. Если здесь, под землей, такое, представляю, что наверху.
Сегодня все должно закончиться. В обойме как раз два патрона. Я ведь должен был убить ее. Открыл дверь, наклонился над ней, поцеловал. Даже сейчас она такая красивая. Мне показалось, что она улыбнулась, хотя ясно, что не мне. И я понял, что не смогу. Оставил ее там. Ей придется умирать от жажды, она не сможет даже выйти из комнаты. Бедняжка.
С другой стороны, все к лучшему. Такая смерть искупит любой грех. Ее ведь угнетает что-то кроме нашей общей беды. «Неправильно жила» — уж не знаю, какой смысл она вкладывала в эти слова.
Все тело горит, в горле как будто трут наждачной бумагой. Но на душе радостно. Никогда раньше так себя не чувствовал. Всегда что-то мешало мне быть счастливым, даже когда у меня вроде бы было все. А теперь — чувство освобождения. Словно больной зуб вырвали.
Она спасется. Какой бы ни была ее вина, она все сполна искупила. Пусть ступает с миром. Да сам Христос не испытал десятой доли такого. Он умирал всего день, а мы тут гнием уже полтора месяца и с самого начала знаем, что наши страдания никому не нужны и никому не помогут. Богохульство? Мне уже нечего терять. Какой там на фиг ад — я уже в аду. Глубже этой бездны нет ничего.
Пора уходить.
Вспоминаю, что забыл закрыть ей дверь. Ну и что?
Почти ничего не вижу перед собой.
До чего же у нее красивый голос… Жалко, давно со мной не разговаривала.
Ты была права, солнышко. Выход есть, и я им воспользуюсь. А ты оставайся. До скорой встречи.