Вот и теперь голос беззвучно нашептывал ему: «В доме кто-то есть».
Он появился из-под земли, как и положено беспокойному духу.
Сначала оторопевший Александр увидел, как над полом приподнялись несколько досок. В ореоле бледного света показалась рука.
В прошлый раз духи выходили из стены. Неужели опять?.. Правда, они не носят рукавиц. Не нужно им это.
Со стуком упала крышка люка, сделанная заподлицо с полом, и Саша понял, что это не призрак. Существо, поднимавшееся из подпола, было материально. И вряд ли призрак станет мурлыкать под нос песню Высоцкого про черное надежное золото.
— Испугался? — прозвучал чуть надтреснутый бас. — Да не боись, не бредишь ты. Разве что мы вместе бредим.
— Ты кто? — Данилов струхнул, когда заметил, что ружье исчезло.
— Живу я здесь, — развел руками человек, легко взобравшись по лестнице. — А ты, стало быть, гость… незваный.
Одет незнакомец был легко по нынешним временам — фуфайка, ватные штаны и резиновые сапоги. Вдобавок с почти непокрытой головой — к несерьезной вязаной шапке крепился слабенький налобный фонарь. Видимо, хозяину света хватало. Он был высок — под два метра, костляв, жилист, но не тощ. С резкими чертами лица, будто рубленными топором. Из-за окладистой бороды — сам Саша никак не мог обзавестись таковой, хоть забыл о бритве месяц назад, — да из-за хорошо поставленного голоса парень сначала принял его за священника. Борода была с проседью, лицо незнакомца рассекали глубокие морщины, но, сколько ему лет, сказать было трудно. Наверно, это роднит всех уцелевших. Александр и сам чувствовал, что проживает год за каждый месяц, и это отражается на его внешности. Как бы то ни было, держался незнакомец прямо, говорил бодро. Но когда он снял шапку, чтобы вытереть пот со лба, Александр увидел, что волосы у него седые, как конь бледный.
— Напрасно боишься, — произнес тот, видя, что Данилов подался назад и начал озираться. — Я не людоед и не содомит, слава богу. Ружье не ищи, убрал от греха. Да и разряжено оно у тебя. А вставать тебе пока не надо.
— Так понимаю, я должен «спасибо» сказать? — с трудом выговорил Саша. Только теперь, попытавшись подняться, он почувствовал, насколько расклеился.
— Не за что, — отмахнулся человек. — Ты сам оклемался. Вылезаю вчера, гляжу — труп. Странный, думаю: растопил печку, хату прогрел, даже постель постелил, а потом лег и помер. Но гляжу, обознался слегка. Шевелится. Потрогал башку — холодный как ледышка; был бы на улице, снег бы на морде не таял. Не знаю, что за дрянь с тобой была. На лучевую вроде не похоже. При ней, наоборот, жар. Что я мог сделать? Я ж не доктор и не шаман. Помолился преподобному Афанасию Афонскому, молитву прочитал «О скором выздоровлении или легкой кончине тяжело болящего» и ждать стал. — Нельзя было понять, шутит хозяин или нет.
— Полезная молитва.
— Мне помогало. — Бородач не заметил иронии в Сашином голосе. — А утром сегодня ты восстал, аки сам знаешь кто. Ересь нес про какой-то рагнарёк, а через полчаса опять бухнулся. Жрать не стал, только воды выпил полковша и ведро попросил. Потом провалялся часов девять. Сейчас уже вечер. Да, зовут меня Василий Иваныч, как Чапаева. Но можно дядя Вася. Фамилия моя Фельдгауэр. Немецкая, — поторопился добавить он, словно боясь, что гость посчитает иначе. — Из немцев Поволжья дед был. В сорок первом их сюда…
— А я Саша. — Данилов с трудом воспринимал слова, старясь проглотить комок в горле. Два дня… Только теперь он почувствовал, что в его памяти зияют прорехи.
За последние две недели лучевая болезнь то и дело возвращалась рецидивами. Александр знал, что она пробила в его иммунитете глубокую брешь и сделала уязвимым для любых инфекций. Поэтому он удивлялся не тому, что чуть не умер, а тому, что только «чуть». Правда, насколько ему было известно, гипотермия лучевой болезни не свойственна — наоборот, при ней можно сгореть до коагуляции белка. Зато пониженная температура бывает при нарушениях обмена веществ и недостатке питания.
— На, выпей. — Дядя Вася протянул ему алюминиевую кружку с непонятным варевом, исходящим паром. От одного запаха у парня заслезились глаза. — Пей, говорю.
— Что за?.. — Данилов отпил немного, скривился и закашлялся. Зелье было обжигающе горячим и отдавало полынью. Правда, если б хозяин избы хотел причинить ему вред, то выбрал бы способ попроще.
— На травках, — пояснил тот. — Радионуклиды, тяжелые металлы выводит на раз.
Данилов чуть расслабился: он боялся, что это окажется отвар пейота или настойка из мухоморов. Хотя травки тоже бывают разные. Сделав первый глоток, он чуть не выплюнул эту дрянь, похожую на полоскание для рта. Но пересилил себя. Горечь была неимоверной, но по телу сразу разливалось приятное тепло.
Хозяин уселся за стол и уставился на него, будто выжидая. Саше это не понравилось.
— А я уж думал, кончишься. Живучий ты, однако, — заговорил тот после паузы. — Знаешь, я от этой безнадеги любопытным стал, хуже некуда. Расскажи, что видел, а то забудешь.
— Где видел? — не понял Данилов. — По пути сюда, что ли?
— Путь… — Хозяин дома словно взвесил это слово, — Можно и так. Знаешь, я тоже там был. Увезли меня на операцию одного, а прикатили в палату уже другого, как подменили. Потом общался со многими, кто через «клинику» прошел. Все разное рассказывают. И люди разные. Кто-то внешне живет как раньше, кто-то меняется. Одно общее — каждый наполовину уже там. И ты тоже, хоть головой пока не осознаешь.
Данилов с трудом сдержал смешок. У него уже закрадывалось подозрение.
— Да ничего интересного, — ответил он. — Ни апостола Петра, ни этой, Вальхаллы, ни сада с гуриями… Я агностик, наверно, в этом дело. А вообще, все это галлюцинации умирающего мозга. Чем у человека воображаловка богаче, тем интересней картинки.
— А вот хрен, — возразил странный старик. — Я бывший комсомольский работник, безбожник в третьем поколении. Простой как лопата. А увидел… Ад. Только холодный, а не горячий, и тут, в наших краях. Да не смейся ты… Мне не смешно.
На этот раз Данилов и не думал смеяться. Он молча слушал, застыв с кружкой, поднесенной ко рту.
— Тогда я бросил пить… — продолжал дядя Вася. — И начал копать. Сначала по ночам, тайком. Потом рассказал жене. Она у меня умница, все поняла. А я понял, что это мое, стало быть, предназначение — детей-то нам Бог не дал. У всех, кому дали вернуться оттуда, оно есть. Ты вот, раз остался, должен иметь предназначение на этом свете.
«А то я не знаю. Естественно, я должен спасти мир». — Саша хотел одного: чтоб этот самозваный Кастанеда заткнулся и принес пожрать. Только теперь он почувствовал, насколько голоден. Живот сводило спазмами.
— Есть хочешь? — будто прочитал его мысли отшельник.
Данилов быстро кивнул — аппетит у него проснулся зверский.
Но когда хозяин поставил перед ним большую жестяную миску с кашей, в которой виднелись куски мяса, в голове у Саши шевельнулась нехорошая догадка.