А потом в голове у него раздался голос, визгливо тарахтевший на ломаном французском. Тэтч уловил лишь малую часть, но и по этому малому сообразил, чего требовал лоа: не только цыпленка и рома, но и причитающихся ему по праву сладостей, в каких он захочет количествах. Голос грозил ужасными карами, если будет опущен хоть один из элементов помпезного, замысловатого обряда приглашения, а уж если хоть кто-нибудь позволит себе засмеяться... В то же время у Тэтча возникло ощущение древнего возраста и могущества, которое неимоверно разрослось, и разрослось за счет былой личности, от которой теперь осталась лишь крошечная часть: словно печная труба, стоящая посреди объятого пожаром дома. И этот старческий маразм, как осознал Тэтч, и великая мощь нисколько не противоречили друг другу — одно было следствием другого.
Потом существо заметило Тэтча. Тирада резко оборвалась; казалось, будто говорящий в замешательстве оглядывается. Тэтчу живо представился старый король, внезапно обнаруживший, что он не один, и суетливо поправляющий мантию и причесывающий реденькие седые волосы. Однако тут Геде, по всей видимости, вызвал в памяти слова Тэтча, потому что вновь юноша услышал голос, но это был уже не сварливый тенор, а рев взбешенного льва.
— Привиденьице?! — гневался Геде. — Лакей?!
Голова Тэтча дернулась от невидимого удара, кровь потекла из носа по верхней губе. Пытаясь устоять, он сделал два шага назад, попробовал отшвырнуть бутыль, но она словно прилипла к ладони.
— Тэтч твое имя, а? — Голос внутри черепа резанул, словно острый нож кокосовую мякоть.
Невидимый кулак с невероятной силой врезался в живот, дыхание перехватило, кровь так и хлестала из носа. Тэтч не удержался на ногах и плюхнулся на песок. Мгновением позже одежда на нем вспыхнула. Не имея сил подняться, он покатился к речке, содрогаясь от невидимых ударов, пока наконец не добрался до воды и не погрузился в нее. Он бился и извивался в воде, не в силах избавиться от проклятой бутыли, а голос в голове твердил, не умолкая:
— Я расскажу Барону. Уж он обратит на тебя внимание.
Наконец Тэтчу удалось выбраться на берег. Волосы обгорели до корней, от одежды остались лишь мокрые обугленные лохмотья, кровь стекала с руки, в которой была бутылка. Но когда он поднял ее, рука у него не дрожала. Он с прищуром вгляделся в стеклянные глубины бутыли.
— Давай, давай, — прошептал он, — ты, жалкая маринованная селедка...
Яркий солнечный свет внезапно потускнел, и вновь его одежда была суха, и он шел по мосту, снова став Джеком Шэнди. Пятна крови на плитах под ногами попадались теперь реже — возможно, раненые перевязали друг друга. Повинуясь внезапному порыву, он наклонился и, прикоснувшись к одному из пятен, тут же отдернул руку — кровь была не только свежа, но и тепла, и еще громче, чем прежде, он услышал хриплое дыхание впереди.
Джек поднял голову и тут сообразил, почему ему казалось, что мост ему знаком. Вот они, эти ползущие окровавленные фигуры, до них совсем рукой подать. Седовласая голова одного вся в пятнах слипшейся засохшей крови, а второй, более молодой, старается ползти, не прикасаясь к плитам правой рукой, пальцы которой неестественно согнуты и чудовищно распухли. Вдали мигали тусклые огни города Нанта, и Шэнди знал, что этим двоим так и придется ползти до самого трактира. Их никто не заметит, им никто не поможет. Они ползком доберутся до своей маленькой каморки с жесткими холодными постелями и вечными марионетками. Шэнди бросился вперед и присел на корточки перед отцом. Один глаз заливала запекшаяся кровь, и Шэнди знал, что в скором будущем отец лишится именно этого глаза. Его лицо застыло от напряжения, и воздух свистел сквозь щели на месте выбитых зубов.
— Папа! — позвал Шэнди, наклоняясь к самому уху отца. — Папа, ты унаследовал кучу денег! Твой отец умер и оставил тебе поместье. Свяжись с властями на Гаити, в Порт-о-Пренсе, слышишь?
Старый Франсуа Шанданьяк его не слышал. Шэнди повторил это еще раза два, а потом сдался и перебежал к другому — совсем еще юному Джону Шанданьяку.
— Джон! — позвал Джек, наклоняясь над своей копией. — Слушай, не бросай отца! Возьми его с собой, не щади себя, ты, проклятый деревянный хорист! — Шэнди задыхался, по щекам взрослого бородатого лица текли слезы, так же, как кровь — по лицу юноши. — Он в одиночку ничего не сможет сделать, но гордость, ты же знаешь, не позволит ему признаться в этом. Не оставляй его, ведь он — единственное, что у тебя есть на этом свете. Он любит тебя. Ведь он умрет в одиночестве, от холода и голода, думая о тебе, когда ты уже будешь наслаждаться уютом в Англии, не вспоминая о собственном отце.
Молодой Шанданьяк не слышал его. Шэнди уткнулся лбом в холодные плиты моста, его тело сотрясали рыдания, а призрак его проползал сквозь него.
Кто-то потряс его за плечо. Он поднял голову. Изможденное лицо Дэвиса улыбалось ему сверху.
— Возьми себя в руки, Джек, — с ноткой сочувствия сказал старый пират и кивнул вперед. — Мы прибыли.
Мост исчез, и Шэнди запоздало подумал: да видели ли остальные этот мост? Быть может, Харвуду представлялся лишь нескончаемо длинный проход между рядами в церкви? Теперь они все стояли на глинистом склоне, и Шэнди ощущал, как ледяная влага, пропитавшая штаны, холодит колени.
Шэнди растерянно огляделся, его снова охватила паника, он чувствовал, что во всей этой картине было нечто ужасно неправильное, неестественное, но что именно, определить никак не мог. Глинистый склон большой ямы изгибался с обеих сторон, замыкаясь вдали, и внизу, на дне, булькала и журчала вода. Небо застилали рваные, стремительно несущиеся тучи, сквозь которые мелькала луна. Он оглядел своих семерых спутников, пытаясь угадать, разделяют ли остальные его непонятную тревогу. Он не смог этого определить. Бет пришла в сознание и оглядывалась, не понимая, где находится. Лицо Боннета было столь же невыразительно, как лицо набальзамированного трупа.
— Вперед, — сказал Харвуд, и они двинулись вниз.
Хотя Шэнди несколько раз оскальзывался и съезжал по сырой глине, его подавляла массивность земли. Несмотря на высоко несущиеся облака, он испытывал что-то похожее на клаустрофобию.
Только тут его поразило — семь спутников? Их должно быть всего шесть! Он приотстал и пересчитал: вот Тэтч и Дэвис, это Боннет, а там Бет, Френд, Харвуд. Больше никого, всего шесть. Шэнди заторопился вслед за ними и, чтобы успокоить себя, снова пересчитал всех... на этот раз у него получилось семь.
Запах затхлой воды и чего-то похожего на старые трубы ударил в нос. Самое подходящее место для отвратительных запахов, решил он. Эта мысль напомнила ему кое о чем, и он пробрался к Дэвису.
— Кстати, об этой вони, — пробормотал Шэнди вполголоса, — мне казалось, ты говорил, что магию воскрешения на суше не осуществить...
— Соскучился по запаху раскаленного железа? — отозвался пират. — Нет-нет, Джек, подобной магии здесь не творят. Они просто приспосабливают свои души и смогут заняться воскрешениями позже, где-нибудь в море.