Он составил список своих новых приобретений. Получилось вот что:
Сало соленое — 2 кг.
Шпик венгерский — 0,6 кг.
Тушенка говяжья — 6 банок по 0,5 кг.
Сгущенное молоко — 4 банки.
Пряники мятные — ок. 2,5 кг.
Крупа гречневая — 3 кг.
Молоко сухое — 400 г.
Лапша быстр. приготовления — 23 пачки.
Бульонные кубики (разн.) — 110 штук.
Шоколад натуральный — 5 плиток по 100 г.
Сухари (серый хлеб) — ок. 4,5 кг.
Чай черный байховый — 5 пачек по 350 г.
Если сложить найденное… нет, добытое в честном бою, с тем, что он уже имел на руках, получится неплохой капиталец. Да он просто богач. Олигарх, хе-хе. Теперь бы не дать себя раскулачить. Если расходовать продукты умеренно, то их с лихвой хватит на месяц. А больше и не понадобится. Даже при самой черепашьей скорости за это время он доберется до места назначения.
Увлекшись заготовками провианта, Александр совсем забыл о первоначальной цели своего прихода в город — отдыхе. Но теперь, когда он разложил на кухонном столе свою скудную добычу, усталость вдруг нахлынула на него с удвоенной силой. Господи, как же он вымотался за этот день… Уму непостижимо. Это же было почище, чем шесть пар теоретической грамматики подряд высидеть.
Наскоро перекусив и выпив чаю с вареньем при радующем глаз свете замечательного фонарика, Саша залез прямо в одежде под одеяло и вскоре забылся здоровым сном человека физического труда. Еще один черный день был позади.
Ему приснился Новосибирск. Не новый — с погнутыми фонарными столбами, перевернутыми автобусами, домами, превратившимися в нагромождения из бетонного крошева и битых кирпичей. Старый. С неразграбленными полками супермаркетов, заставленными едой, застекленными окнами и новенькими машинами, припаркованными у сверкающих ремонтом зданий. Но без людей. В звенящей тишине он шел один по вымершим улицам, звал кого-то по имени, но даже эхо не отвечало на его отчаянный призыв. Ему было страшно только в самом начале. Потом, по мере того как он проходил через пустые районы к центру, ужас постепенно съеживался и перешел в удивительное чувство покоя и тихой отрешенной радости. Ему и одному было хорошо.
Он никогда не любил этот город, так и не ставший ему родным. Но от мысли, что никто больше не потревожит, никто не обидит его и все это изобилие принадлежит ему, Саше сделалось тепло и приятно.
Александр быстро забыл о человеке, имени которого так и не узнал. Перед сном этот образ был еще достаточно свеж, но на следующее утро потускнел под натиском новых событий. Начали стираться детали, пока наконец от него не остались лишь бледные контуры.
Саша знал свойство своей памяти — помнить плохое, постыдное, мучительное, но это не относилось к тому, что он совершил полчаса назад. Мальчики кровавые не стояли у него в глазах, и ни разу лицо убитого им человека не являлось Саше в его спутанных сновидениях.
Данилов долго не мог поверить, что отделался так легко, и ожидал отсроченных мук совести. Однако ни через день, ни через два, ни даже через пять болезненное раскаяние не наступило. Недели сменялись неделями, а голос совести не давал о себе знать. Синдрома Раскольникова Александр избежал.
Кто говорит, мир от огня
Погибнет, кто от льда.
А что касается меня,
Я за огонь стою всегда.
Но если дважды гибель ждет
Наш мир земной, — ну что ж,
Тогда для разрушенья лед
Хорош,
И тоже подойдет.
Роберт Фрост. «Огонь и лед»
В который раз ему не дали спокойно пообедать. Помешал звонок телефона. Вот уже третий день благодаря местным кулибиным линия была проведена прямо к нему в «кабинет» — отгороженный закуток пункта управления. Предполагалось, что заместитель коменданта по общим вопросам, как он скромно значился, должен быть на связи в любое время дня и ночи. Как раз для решения этих вопросов. На практике же его чаще всего беспокоил сам генерал.
Демьянов нажал на кнопку, и тут же крик Прохорова заставил его сморщиться:
— Общая тревога! Поднимай всех и веди в секцию шесть! Тут такое… Настоящий бедлам!
«Ни хрена себе… Что такое? — пронеслось у него в голове. — Голодный бунт? Неужели уже?»
— Захар Петрович, что случилось? — спросил он, но генерал уже дал отбой.
Вот засранец, нет, чтоб объяснить все по-людски! Пожелав начальнику стать первой и последней жертвой массовых беспорядков, Сергей Борисович начал обуваться. В этот момент телефон зазвонил снова. Это был Ефремов, и он изложил все четко и ясно, чем сэкономил майору массу времени и нервов. Зря он только первым оповестил генерала.
— Сергей Николаевич, в пятой и шестой секциях массовая драка. Звоню с матсклада. Началось полчаса назад, вроде бы на почве межнациональной розни. Прибежали из третьей, тут разгром, раненые, вверх дном все. Говорят, «черные» приходили. Народ пошел им мстить. Человек сто, не меньше, с прутами, ножи у некоторых. Теперь они в коридоре черт те что устроили. Жертвы уже есть.
Демьянов схватился за голову. Вот те на… Хороши стражи порядка. И сам хорош, Илья Муромец… такое проспать.
— А мои что? Дружинники, ракетчики? — спросил майор, застегивая кобуру, хотя прекрасно отдавал себе отчет, что это на крайний случай.
— Здесь у меня человек тридцать, скоро подтянутся еще. Заслон поставили в коридоре, но пока не вмешиваемся.
— Вот и не вмешивайтесь, — распорядился майор. — Ничего не предпринимать без меня, слышишь? Не пытайтесь их разнять. Лучше даже на глаза им не показывайтесь!
В трубке послышался шум, крики, топот, ругань.
— Что это еще? — нервно спросил Демьянов.
— Все в порядке. Какие-то козлы хотели под шумок наведаться на продуктовый. Уже у дверей были.
— Задержали?
— Удрать успели. Прикажете преследовать?..
— Не до них тут! — прервал его майор. — Стойте на месте, и чтоб никакой стрельбы. С этими потом разберемся.
А ведь хорошо у парня голова работает, подумал он. Догадался не кидаться в пекло очертя голову, а взять под охрану особо важные объекты инфраструктуры убежища. При любых массовых беспорядках так и делается.
— Ладно, через пять минут выдвигайтесь в сторону дизельной, я вас нагоню.
«Какая еще рознь? — недоумевал майор, пробегая по главному коридору, выглядевшему странно пустым, будто вымершим. — Бред какой-то».
Все эти дни его мысли были настолько заняты обеспечением биологического выживания, что он совсем упустил из виду другие вопросы человеческого общежития. А ведь были среди них и такие, о которых забывать нельзя — слишком они взрывоопасны.