Мэтью смотрел, как она читает. Она вдумывалась в каждое слово, подперев рукой подбородок. Мэтью вполне мог ее себе представить как львицу на скалистом троне африканских холмов, высматривающую в красноватой дали пыльный след потенциальной добычи. Он уже отметил, что глаза у нее чисто зеленого цвета, широко расставленные и слегка миндалевидные, подбородок резкий и твердый, лоб высокий, как и положено царственной кошке. Нос длинный, заостренный, рот достаточно большой, чтобы перегрызать кости. О Господи, он же думает мозгом Хадсона Грейтхауза! Мэтью еще не разглядел как следует ее зубы и не был уверен, что хочет этого. Джемини Лавджой медленно моргала, думала не торопясь. Мэтью отметил, что на ней нет колец, но на обоих запястьях филигранные золотые браслеты.
С помощью одной из двух золотых монет, которые оставил ему Слотер после резни в доме Линдси, Мэтью постарался тщательно изменить свою внешность. Новый сюртук, новый плащ, новая треуголка — все это нужно было для маскировки. На ногах красовались новые ботинки, которые его друг портной нашел для него у друга-сапожника по разумной цене. Мокасины свою задачу выполнили, и когда Мэтью их снял, они были готовы развалиться.
— Мистер Шейн! — вдруг сказала женщина, будто чтобы повторить его имя. Она не отвлекалась от письма. — Как там мой друг Оливер?
— Очень хорошо. Вы знаете, что через четыре месяца Присцилла ждет ребенка?
— Да, знаю. Я ее видела на рынке… когда же? А, в конце августа. — Она отложила письмо, улыбнувшись быстро и непроницаемо. — Вот наш чай.
Трущаяся-бедром и кидающая-взгляды-в-пах Опал внесла серебряный поднос, на котором стояла чашка чая. Мэтью взял ее вместе с предложенной льняной салфеткой и поймал на себе взгляд Опал. Она уставилась на него, чуть приоткрыв губы, и он подумал, кто же в этой комнате истинная львица. На девушке было серое платье плотного муслина и бесформенный серый чепец, ничуть не прибавлявший женского обаяния — что, наверное, и было его назначением. Чепец укрывал угольно-черные волосы, а глаза, смотревшие на Мэтью так пронзительно, светились синевой, почти лопаясь от жаркой оценки. Она была стройной, жилистой, дюйма на два выше шести футов даже на плоских черных каблуках. На губе и в правой ноздре Мэтью заметил металлические колечки. И пугала она его до судорог.
— Спасибо, Опал, — сказала миссис Лавджой, возвращая письмо в конверт. — Сейчас ты мне больше не нужна. Иди в прачечную и помоги там.
— Да, мэм. — Опал сделала короткий реверанс им обоим и забрала с собой поднос.
— Всегда что-то нужно сделать, — пояснила миссис Лавджой. — Стирка, готовка, уборка… но такова теперь моя жизнь, мистер Шейн. Мое призвание.
— И это призвание восхитительно, как говорит Оливер.
Он внутренне вздрогнул и предупредил сам себя, чтобы не проявлял слишком много энтузиазма.
— Иногда восхитительно, а иногда просто трудно. — Она чуть наклонила голову, будто чтобы рассмотреть Мэтью под другим углом. — Я хочу, чтобы вы поняли: «Парадиз» очень, очень дорог. Мои гости — я всегда называю их гостями, потому что настолько их уважаю — нуждаются в самой лучшей еде, внимании и уходе. Но перед тем как я назову вам годичную плату — которая будет наименее высокой из всех наших вариантов, — позвольте меня спросить вас о ваших обстоятельствах.
Мэтью отпил чаю из чашки — и бросился вперед.
— В начале года я открываю адвокатскую контору. Мы с женой…
— В Филадельфии? — перебила она. — Свою контору?
— Да. Мы с женой переезжаем из Нью-Йорка. У нас сын, и мы ожидаем прибавления.
— Поздравляю.
— Спасибо. — Мэтью убрал с лица улыбку. — Но я боюсь, что с дедушкой у нас возникнут трудности. Он в солидном возрасте, семьдесят два года. В декабре будет, — решил он добавить для единства стиля. Он будто рисовал картину, как это делает Берри. — Бабушка уже несколько лет как умерла, а мой отец скончался во время переезда. Мать… ну, мать встретила в Нью-Йорке одного джентльмена, вышла за него замуж, и они вернулись в Англию.
— Таков наш мир, — вздохнула миссис Лавджой.
— Да, место испытаний. Но… дело в том, что мой дедушка…
— Как его фамилия?
— Уокер [2] , — ответил Мэтью.
— Активное имя для активного человека?
— Именно. — Мэтью позволил себе мимолетную улыбку. Решил, что самое время тронуть пластырь под глазом. — К сожалению… последнее время он слишком активен.
— Я как раз любопытствовала. Прошу прощения, если вы меня поймали на разглядывании.
Теперь она быстро показала зубы в улыбке и тут же спрятала. А ясные зеленые глаза не улыбались, как отметил Мэтью. Никогда не улыбались.
Он ничего от нее не воспринимал. Ничего не чувствовал. Но чего он ожидал?
Мэтью обвел взглядом комнату, будто собираясь для следующего признания об испытаниях этого мира. Конкретнее, об испытаниях для молодого адвоката, которому нужно избавиться от неудобного нароста, мешающего двигаться по жизни. Дом, снаружи выкрашенный белым со светло-голубым орнаментом — того же цвета, что буквы в слове «Парадиз», — был обычным двухэтажным жилым домом, который мог бы принадлежать любой даме со средствами. Со вкусом обставлено, выдержано в неброских тонах, оконные стекла без единого пятнышка и дорожки не осквернены грязными сапогами. Интересно, не лежит ли сейчас тут наверху Тиранус Слотер, нянчащий свои раны. Потому что Мэтью показалось, что Лавджой Лавджоя видит издалека и два Лавджоя — пара.
— Совсем недавно он меня ударил, — продолжал Мэтью. — Несколько раз, как вы сами видите. Он злится из-за своего положения, но жизнь такова, какова есть. Он не ладит с людьми, он сварлив, он не может работать, и… я должен сказать, что не хочу, чтобы моя жена и мой сын с ним жили, а уж тем более тот ребенок, который должен родиться.
— А кто с ним сейчас? Ваша жена и сын — и только?
— Нет. Он под замком… прошу прощения, в гостях у моих друзей в Нью-Йорке.
Миссис Лавджой посмотрела ему в глаза, опять-таки не выдав никаких чувств и мыслей.
— Судя по вашему описанию, трудный случай.
Мэтью не понял, то ли эта ее лощеная холодная манера его подтолкнула действовать быстрее, чем он собирался, то ли ему хотелось ее встряхнуть. И он сказал:
— Я, знаете ли, опасаюсь, что он как-нибудь ночью возьмет нож и всех нас зарежет [3] прямо в кровати.
Реакции не было никакой. Лакированная поверхность стола выражала больше чувств, чем лицо этой женщины.
— Фигурально говоря, — добавил Мэтью, несколько засуетившись.
Она подняла руку:
— О, я вас понимаю. Целиком и полностью. Я много видала подобных случаев. Пожилой человек, не привыкший к зависимости, вдруг видит, что его возможности резко ограничены — болезнью, упадком сил или переменившимися обстоятельствами. Очень часто такое напряжение разрешается гневом. У вас и вашей жены есть обязанности, накладываемые семьей и профессией, и в этом его проблема. Вы сказала, что Уокеру в декабре исполняется семьдесят два? — Она подождала, пока Мэтью кивнул. — И он сильный человек? В хорошем физическом здоровье?