Болтал и сам себе не верил.
Безнадега.
Они отмылись, нагрев воды в тазу. Воду таскали из озера, и Генча чуть не слопал ротан, вымахавший с сома размером. А уж пасть у ротана в пять метров длиной — тоже пять метров, только в поперечнике. А зубы у такой рыбки — акула идет к дантисту за вставными челюстями.
И сидели такие наивные, такие счастливые, готовые принять светлое будущее, оно же — прошлое, оно же — параллельная реальность… Только вот мир Вадима не был готов их принять. Не ждали там Леона с его картинами, Сандру с ее кудряшками. Псевдомузыкального Генча тем более не ждали.
Вадим не знал даже, как свое появление на территории воинской части объяснит. Документов-то при себе нет. А эти?! Да их сразу в тюрьму… Может, и к лучшему. В конце концов, по законам его мира они должны получить пожизненное.
— А расскажи, — в сотый, наверное, раз заводила Сандра, — какой там у вас рынок?
И Вадим, посмеиваясь, объяснял, что рынок — это понятие экономическое, не базар, а рынок. Что рынки в обывательском понимании есть, конечно, только совсем другие. Что Красная площадь — место историческое, чистое и красивое, туристов много. И живописал Сандре магазины, ювелирные, продуктовые, обувные… Обещал, что сразу ей одежду купит. И кольца. И серьги, только уши надо проколоть.
А сам смотрел на нее и думал: «Тебя к парикмахеру, к косметологу, к маникюрщице! Девка ты деревенская, ну куда тебе золото?!»
Леон, казалось, не верил. На очередном витке разговора он вдруг скомандовал:
— Спать! Завтра — важный день. И трудный.
И первый улегся, велев дежурить Сандре. Генч заснул быстро, Леон, как всегда, выключился моментально. Сандра и Вадим остались наедине. В прошлые ночи такие двойные дежурства превращались в часы, полные страсти. Сандра и сейчас потянулась к Вадиму, обняла, прихватила зубами мочку уха. Он отстранился.
— Что с тобой? — зашептала Сандра. — Ты весь вечер сам не свой, Вадинька…
— Сделай одолжение! Не называй меня Вадинькой! — взорвался он.
Сандра стухла, как будто даже уменьшилась, глаза ее увлажнились. Только слез сейчас не хватало, и так вечер не задался.
— Извини. — Вадим пересилил себя, обнял ее. — Я очень устал. Ну, ты понимаешь… Я волнуюсь. Если завтра мы не найдем переход? Если что-то случится? И еще этот Генч…
— Ты весь уже там, да? В своем мире?
Она отстранилась, насупилась.
— Скажи, Вадим, у тебя там есть кто-то? Лучше сейчас скажи.
О, как ему захотелось соврать. «Да, есть, у меня там Настенька, мы должны пожениться. Прости, что раньше тебе не сообщил. Но я не хотел тебя травмировать, только ты не давала мне сойти с ума в этом мире. А теперь, когда дом близок, я понял, как тоскую по ней». Но Сандра могла и пристрелить. От нее же всего можно ожидать.
— Не в этом дело, — Вадим снова притянул ее, поцеловал в макушку, волосы пахли мылом, — нет у меня никого. Я просто очень устал. Я не верил, что это все закончится, а теперь я в одном шаге от дома. И ни о чем больше не могу думать.
— Даже обо мне?
Тон — игривый, и уже она гладит его бедро. Вадим перехватил ее руку, поцеловал в ладошку.
— Ты меня любишь?
И смотрит требовательно. Женщины — существа с короткой памятью. Им надо постоянно повторять: люблю, хочу, самая ты прекрасная, самая у меня расчудесная! Хоть напоминание на телефон ставь.
— Люблю. — Вадим стиснул ее в объятиях. — Я очень тебя люблю.
— И я тебя тоже, — она уже не сердилась, — ты извини, что я так к тебе пристаю, я понимаю на самом деле, что для меня — все мечты сбываются, а ты волнуешься, на тебе же такая ответственность будет… И тишина, я понимаю, мне тоже страшно. Поэтому я и хотела… Но лучше там, у тебя, да?
— На чистой постели, — подхватил Вадим, — на свежих простынях… Только ума не приложу, как мы заставим Леона выйти и не подглядывать…
Она рассмеялась.
…Ближе к Москве появились звери. Они уходили, уползали и улетали на северо-восток. Рассвело. Кушнир настроил галопроектор и внешние камеры, выпустил зонды. И теперь наслаждался картинами. Здесь не осталось лиственных деревьев, только кое-где пробивались робкие, искривленные молодые березы. Там, где должны были находиться поля, дороги, посадочные площадки, торговые центры, стадионы, поселки, институты и школы, простирались леса. И леса эти не походили на привычные Кушниру парки, в которых он с Санькой гулял. Дикий, непролазный бор окружал Москву, и, не встреть Кушнир аборигенов раньше, он решил бы, что провалился веков на девять назад, когда были цари, рыцари, монголы воевали с христианами — в древнюю историю, короче. А тут расхождение — лет сто пятьдесят, не больше, никогда бы не подумал он, что такое возможно. Когда у них приключился конфликт? Кто победил и кто воевал?
Не хватило времени расспросить Саньку, молодого Синтезатора и двойника. Ответили бы? Нет, они спешили убраться из этого мира, шли к флуктуации, от которой бегут звери.
На экране белесыми тенями, следом за языками тумана, скользили сквозь чащу белые волки. Кушнир прикинул размеры и поежился. Перед этими призраками смерти волной расстилалась тишина, смолкали птицы, неслышно глотали воздух земноводные, прыскали в сторону какие-то копытные, из давно вымерших, — то ли лани, то ли олени. Вожак остановился, принюхался, шерсть на загривке встала дыбом, брыли поползли вверх, обнажая клыки.
Кушнир подрегулировал настройки зонда, следящего за волками, — его интересовал общий план, а не морда вожака. Стая нервничала. Стая сбилась в кучу. Заскулил щенок, клацнула на него зубами мамаша.
Этих бы красавцев радиоактивных — да в зоопарк! Не один, не два — семнадцать особей, все — огромные, в холке самцы — по грудь Кушниру. Все — белые, и даже носы у них не пигментированы, бежевые. Черные глаза. Прекрасные животные, и непонятно, что их напугало.
Картинки с других зондов были скучными, психосканер молчал, и Кушнир поддался любопытству, завис на месте. Да, млекопитающие в этом мире сильно отстали от земноводных и рептилий. Из чего мутировал Змей Горыныч, влачившейся сквозь лес, сказать трудно. Голова у Змея одна, тело — варанье, хвост — длинный, два перепончатых крыла беспомощно обвисли. Чудище брело, ничего не видя перед собой, налетая на стволы.
Пошел мелкий дождь, шкура Змея заблестела. Волки между тем поняли, что чешуйчатый слаб. Окружили. Лес наполнился воем, лязгом зубов. Змей даже не оборонялся. Некоторое время он волочился вперед, хотя волки вцепились в его крылья и хвост. Потом рухнул молча. Белоснежные морды обагрились кровью.
Кушнир отвел зонд и полетел дальше.
Основной экран демонстрировал бескрайний лес. Если что-то гонит мутантов с зараженного юга — аборигенам придется попотеть. Пищевые цепи, установившиеся после войны, разрушатся, волки, Змеи Горынычи и прочие прелестники будут бороться за свое место под солнцем. Интересно, хватит военной мощи аборигенов супротив полчищ зверья?