– А теперь можешь вынести приговор, Адам, – сказала Эобил.
Адам молча посмотрел на Дэррока.
Эобил прошептала заклинание, и вдруг Меч Света – священное оружие, которым можно было убить бессмертного и острием которого Адам много лет назад нанес шрам Дэрроку – появился в ее руке. И он понял: королева ожидает, что он потребует немедленной бездушной смерти Дэррока. Он и сам думал, что потребует этого.
Но вдруг такой приговор показался ему слишком милосердным. Этот ублюдок пытался убить его маленькую ka-lyrra, его страстную, сексуальную, полную жизни Габриель.
– Давай же! – прорычал Дэррок, пристально глядя на него. – Покончи с этим.
– Бездушная смерть от меча слишком хороша для тебя, Дэррок.
Дэррок презрительно фыркнул:
– Ты живешь как зверь в клетке, и даже не замечаешь прутьев. Я всего лишь пытался освободить тебя, освободить всех нас.
– И поработить человеческую расу.
– Они рождены для того, чтобы их поработили. Такова их природа. Это жалкие, ничтожные твари.
«Вот он, – с легкой улыбкой осознал вдруг Адам, – тот самый приговор, который я вынесу надменному Старейшине».
– Превратите его в человека, о моя королева. Обреките его на смерть в мире людей.
Королева рассмеялась.
– Неплохо придумано, Адам; мы довольны. Это подходящий и справедливый приговор.
– Вы не можете этого сделать! – вспыхнул Дэррок. – Я не стану жить среди них! Черт, убейте меня прямо сейчас!
Улыбка Адама расплылась еще шире.
Эобил подошла к Старейшине и стала ходить вокруг него, произнося слова на древнем языке, все быстрее и быстрее, пока тот не исчез в сверкающем круговороте. Адам смотрел на него, и свет становился ослепительно ярким, а потом Дэррок и королева вдруг снова появились в комнате.
Адам с любопытством разглядывал своего давнего врага. В нем было что-то... не так. Его человеческая внешность была какой-то не такой, как у Адама. Но в чем было это отличие? Задумчиво потирая подбородок, принц Д'Жай пристально рассматривал бывшего Старейшину.
Высокий, могучий, красивый, как все обитатели Чара. Длинные волосы, медные, с золотистым оттенком, спускались до талии. Точеные, аристократические черты лица выражали презрение. Огненно-карие глаза сверкали злостью – ах, эти глаза! То были глаза человека, в них исчезла та неестественная радужность и золотые искорки.
И хотя Дэррок по-прежнему был воплощением экзотической, потрясающей мужской красоты, черты которой очень редко встречались в мире людей (и обычно увековечивались на экране), у него больше не было того налета сверхъестественности, которого никогда не терял Адам. Несмотря на невыразимую принадлежность к вечности, которую он излучал, Дэррока приняли бы за человека в любой части света.
– Не понимаю, – пробормотал Адам. – Он выглядит как-то не так.
– Конечно, – ответила Эобил, – ведь теперь он человек.
– Да, но я тоже был человеком.
Королева рассмеялась серебристым смехом.
– Не был.
Адам удивленно моргнул.
– Был. Вы сами меня в него превратили.
– Ты никогда не был человеком, Адам. Ты всегда оставался Туата-Де. Я просто немного изменила твою форму, приблизила ее к человеческой, не превращая тебя в смертного. Я обострила твои чувства, сделала так, чтобы ты поверил в свою смертность. Более слабым ты сделал себя сам, когда вылечил горца. Но человеком ты никогда не был. Я не могу менять бессмертную форму на смертную и обратно. Когда я превращаю Туата-Де в смертного, это уже необратимо. То, что я сделала с Дэрроком, уже нельзя изменить. Никто и ничто в мире не может предотвратить его смерть, человеческую и бездушную. Через год ли, через пятьдесят лет – кто знает? – но он умрет.
– Но я испытывал человеческие чувства, – возразил Адам.
– Это невозможно, – невозмутимо ответила Эобил.
Адам был ошарашен. Он нахмурился. Ведь он испытывал незнакомые ранее ощущения. Он чувствовал боль в груди, там, где предположительно должно находиться сердце. Он чувствовал неприятное ощущение под ложечкой, когда Габриель была в опасности. Он испытывал человеческие чувства. Как такое могло произойти, если он не был человеком?
Он помотал головой, решив отложить на потом вопросы, которые его волновали. У него были гораздо более важные дела, с которыми нужно разобраться. И побыстрее, прежде чем Эобил решит преобразовать его в какую-то новую форму по какой-нибудь очередной глупой причине.
Пока королева собирала стражу, чтобы та сопроводила Дэррока в мир смертных, и посылала за своим супругом Маелом, которого Дэррок выдал как своего сообщника, Адам решил потихоньку переместиться.
Вдруг королева повернула голову в его сторону и разъяренно закричала:
– Прекрати сейчас же, Амадан Д...
Но было слишком поздно – он уже исчез.
Сначала Адам отправился в королевскую резиденцию. Однажды он уже украл эликсир бессмертия из личных покоев королевы. Теперь он сделал это снова. Крошечный стеклянный пузырек, содержащий ничтожное количество блестящей серебристой жидкости.
И перед тем как переместиться в Цинциннати, он вспомнил последние минуты, проведенные с Габриель.
«Ты же не влюбишься в меня, ирландка?» – спросил он. А она набросилась на него с криком.
Пустилась в злобную, путаную диатрибу, которая не произвела на него большого впечатления, возможно, потому, что он пропустил большую ее часть мимо ушей, когда после нескольких первых фраз понял, что не последует никакого «да» и что она не имеет в виду ничего, что содержало бы даже намек на это.
А потом Габби спросила, почему Морганна отказалась принять эликсир бессмертия, и что-то внутри него оборвалось. Господи, опять эта душа. Душа, душа, душа. Душа, которой у него не было.
Он мог бы наврать Габби что-нибудь – он даже заготовил несколько вполне правдоподобных вариантов на этот случай, – но злость, дух противоречия и старая обида наполнили его бешенством – потребностью, которую он не мог подавить. Напичкать ее своей реальностью, чтобы она ею подавилась. Сказать: «Да, я такой, но, ради бога, неужели это так плохо?»
Увидь меня. Увидь меня!
И она его увидела.
Да, он заставил ее себя увидеть.
Она смотрела на него, и ужас застыл в ее золотисто-зеленых глазах. В тех глазах, в которых только прошлой ночью читалась мечтательная страсть, мягкая, теплая и зовущая. В тех глазах, которые помогали ему ощутить, что он человек, почувствовать себя более живым и умиротворенным, чем когда-либо за время своего существования.
И тогда Адам окончательно понял. Он глупо поступил с Морганной. Он совершил огромную ошибку. И не хотел повторить ее с Габриель. Теперь, когда он снова стал всемогущим, он сотрет память Габриель об эликсире. Удалит оттуда все факты, которые ей так не понравились, начисто искоренит все эти мысли.