Вечерами Лиза позволяла себе удовольствие от еды столь роскошной, что это вызывало у нее чувство неловкости. Прошлой ночью первым блюдом был пирог со смесью из слив, айвы, яблок и груш с розмарином, базиликом и рутой душистой. Второе блюдо – отбивные в тесте, третье – омлет с миндалем, смородиной, мёдом и шафраном, четвёртое – запеченный с луком и соусом лосось, пятое – артишоки, начинённые рисом. Глазурованная мёдом курица, обвалянная в горчице, розмарине и кедровых орешках затопила Лизу чувством вины. А за ягодные пирожные с взбитыми белками девушка стала себя презирать.
И каждый вечер Цирцен смаковал свой десерт с той же ленивой чувственностью, что заставляла Лизу желать обернуться ягодой или взбитой вершиной пирожного. Девушка не могла придраться к поведению лэрда – Цирцен был безупречным собеседником за обедом и гостеприимным хозяином. Они вели осторожные короткие беседы. Цирцен рассказывал Лизе о тамплиерах и их обетах, о тренировках, превозносил неприступность крепостей Северного нагорья. Девушка расспрашивала о сельских жителях, о которых Цирцен, похоже, знал на удивление мало. Он спрашивал Лизу об её столетии, а взамен она заставляла его рассказывать о своем времени. Когда девушка спросила Цирцена о его семье, он сменил тему и задал вопрос о семье Лизы. После нескольких минут напряжённых увёрток, они по обоюдному согласию решили оставить в покое эту тему.
Похоже, Цирцен решил стать добрым, терпеливым и любезным. В свою очередь, Лиза осмотрительно сдерживалась, каждую ночь находя отговорки, стремительно вскакивая из–за стола после последнего блюда и прячась в своей комнате.
Цирцен разрешал Лизе сбежать после единственного, подвергающего её танталовым мукам, ежевечернего поцелуя возле двери. Он не пытался больше зайти в комнату. Лиза понимала, что лэрд ждёт приглашения. А ещё она знала, что была опасно близка к тому, чтобы продлить встречу. Каждую ночь становилось всё труднее находить причину не делать то, о чём Лиза так отчаянно фантазировала. В конце концов, если позволить Цирцену провести одну ночь в её постели, то это не привело бы к тому, что случилось с Персефоной после того, как та съела шесть гранатовых зернышек в Аиде. (древнегреческий миф о том, как Аид похитил дочь Зевса и Деметры Персефону. Деметра добилась освобождения дочери, но Аид заставил Персефону съесть гранатовые зернышки, и теперь она должна была проводить две трети года у родителей, а треть – в подземном царстве. – Прим. пер.)
Проблема Лизы была двойственного характера: она не только теряла понапрасну время и нисколько не приблизилась к тому, чтобы найти флягу, но и понемногу незаметно начала приспосабливаться к местному обществу. Неизбежность её присутствия в Шотландии четырнадцатого века, похоже, подорвала её решительность. Никогда до этого у Лизы не было столь спокойного периода. Ничто не развалится на части, если она подхватит простуду и не сможет работать пару дней. Никакого давления счетов, никакого глубокого всеобъемлющего уныния, окружающего Лизу.
Она ощущала себя предательницей.
Неотложные счета накапливались, кто–то ведь полагался на неё. А Лиза была беспомощной что–либо сделать по этому чёртову поводу, пока не найдёт флягу.
Она вздохнула, истово желая что–то сделать. Работа была её искуплением: единственный способ, позволявший держать её демонов под замком – это занять чем-то руки. Возможно, она бы могла помочь нескольким служанкам, втереться к ним в доверие и узнать побольше о лэрде и его привычках. Например, какая его любимая комната, где он хранит свои сокровища.
С этой мыслью, вскочив с сиденья у окна, Лиза покинула комнату, решив найти себе занятие.
* * *
– Гиллендрия, подожди! – окликнула Лиза спешившую по коридору служанку.
– Миледи?
Остановившись, Гиллендрия повернулась. В руках она держала груду постельного белья.
– Куда ты направляешься? – спросила Лиза, догнав её. Она протянула руки, чтобы частично облегчить ношу Гиллендрии. – Вот, давай, помогу нести.
Лицо служанки было наполовину скрыто горой белья, но на той части, которую видела Лиза, тут же возникло выражением ужаса: голубые глаза расширились, тёмные брови взлетели вверх, а дыхание стало затруднённым.
– Миледи! Это грязное белье! – воскликнула Гиллендрия.
– Всё в порядке. Ты ведь собираешься устроить сегодня стирку? Я могу помочь, – искренне предложила Лиза.
Гиллендрия быстро отступила назад.
– Неа! Лэрд прогонит меня! – Гиллендрия развернулась и побежала по коридору так быстро, насколько могла под возвышавшейся грудой белья.
“Святые небеса ”, – подумала Лиза. – “Я ведь просто хотела помочь ”.
* * *
После получаса поисков Лиза нашла кухню. Она была великолепной, как и остальной замок: без единого пятнышка, прекрасно обустроенная, и в настоящий момент тут суетилась дюжина слуг, готовящих обед. Наполненная гулом голосов, прерываемым время от времени мелодичным смехом, кухня казалось ещё уютней от ярко пылающего очага, на котором кипели соусы, и жарилось мясо. Пламя шипело и вздымалось, когда жирный сок капал на поленья.
Лиза улыбнулась и весело поздоровалась со всеми.
Руки всех замерли: ножи перестали резать, застряв в середине кусков, ложки замерли в воздухе, пальцы перестали вымешивать тесто, даже собака свернулась на полу возле очага, уронила голову на лапы и заскулила. Все как один, слуги низко и почтительно поклонились.
– Миледи, – нервно прошептали они.
Мгновенье Лиза изучала застывшую картину, больно задетая абсурдностью ситуации. Почему она не предвидела этого? Она знала историю. Никто в замке не разрешит ей работать: ни в качестве помощника на кухне, ни прачкой, даже обязанности служанки вытирать пыль с гобеленов не для неё. Она – леди. Леди управляют, а не помогают по дому.
Однако Лиза не знала, как управлять. Подавленная, она пробормотала вежливое “До свиданья” и сбежала с кухни.
Лиза опустилась на стул перед камином в Главном зале и предалась серьёзным раздумьям. Две вещи занимали её ум: Кэтрин и Цирцен – обе темы опасные, хотя по совершенно разным причинам. Лиза уже подумывала, не почистить ли камин и потереть щёткой камни, когда вошёл Цирцен.
Он мельком взглянул на Лизу.
– Девушка, – поприветствовал Цирцен. – Ты завтракала?
– Да, – с унылым вздохом ответила она.
– Что с тобой не так? – спросил Цирцен. – Я имею в виду, помимо того, что обычно. Наверно я буду каждый наш разговор начинать с заверения, что по–прежнему не могу вернуть тебя домой. Итак, почему ты выглядишь столь мрачной прекрасным, ранним шотландским утром?
– Сарказм тебе не идёт, – проворчала Лиза.
Цирцен оскалил зубы в улыбке. Несмотря на то, что лицо Лизы осталось непроницаемым, в душе она вздохнула от удовольствия. Высокий, сильный и абсолютно великолепный лэрд был тем видением, которое первым хочет видеть по утру женщина. На нём был плед и белая льняная рубашка. Застёгнутый на пряжку спорран подчёркивал изящную талию и длинные мускулистые ноги. Он только что побрился, и капелька воды блестела на щеке. А ещё он был огромным, и Лизе это нравилось – гора мужественности.