В тот год к празднеству готовились с особым старанием и тщательностью, потому что ожидался приезд спонсоров, на средства которых закупили новую мебель, одежду, игрушки, а сын директрисы обзавелся новенькой «Ладой». Ходили слухи, что пожалует на скромный праздник сам директор предприятия, взявшего под шефское крыло интернат. И директриса пребывала в сомнениях, каким показать дорогому гостю опекаемое им детское учреждение. Без прикрас, так как есть, чтобы выбить еще финансовой помощи? Или, наоборот, встретить по мере возможности щедро? И в итоге решила, что одно другому не помешает, поэтому поварам были отданы особые распоряжения насчет праздничного ужина, воспитателям – свои наставления, а с воспитанниками ежевечерне проводились беседы на тему, как вести себя при гостях, участвующие же в концерте репетировали свои номера до изнеможения.
Ада талантами не блистала: певческого голоса у нее не было, достаточной пластики для сложных танцев – тоже, поэтому от репетиций она была свободна, тогда как Марину обязали спеть сочиненные воспитателями частушки об интернатовской жизни, Зинаида, имевшая хорошую спортивную подготовку, разучивала трудный танец, а красавице Светлане отвели роль ведущей. Эти вечера, когда соседки по комнате в большинстве своем расходились на репетиции, Ада проводила сидя на подоконнике в спальне и разглядывая в сумеречном свете торчащие из снега голые ветви кустов в палисаднике. Событие, случившееся полгода назад, что-то сломало в ней, будто тогда с Раей погибла и частичка ее самой. И хотя на нее не давили, не угрожали, не запугивали в стремлении выведать правду о гибели девочки, Аде каждый раз от тех разговоров становилось физически больно.
Отношение к ней соседок, после того как ее нашли в отрешенном, полубессознательном состоянии возле тела Раи, тоже изменилось: сочувствовали, но тем не менее еле скрывали жадное, нездоровое любопытство. Произошедшее списали на несчастный случай, и с Ады были сняты подозрения в виновности гибели Раи, но все равно та трагедия так и оставалась окутанной мрачной тайной. А все тайное, как известно, манит. Всем хотелось знать, почему и как погибла Рая, но задавать Аде вопросы врачи и воспитатели строго-настрого запретили. Поэтому девочки частенько «подлизывались», стараясь завоевать ее дружбу в надежде, что Ада в порыве доверия сама расскажет о загадочных событиях той ночи. Да только девочка сама ничего не помнила.
Когда к ней в предпоследний вечер перед Новым годом с многозначительной улыбкой подошла Зина, Ада даже не удивилась.
– Хочешь надеть это платье? – спросила соседка и протянула синюю «тряпку». Такая щедрость не была присуща Зинаиде: вещами она никогда не делилась, и стоило кому-то хотя бы даже притронуться к чему-то ее личному, как тут же набрасывалась с руганью. Ада молча и непонимающе смотрела на подошедшую к ней девочку.
А соседка тем временем развернула платье и потрясла им перед Адой. Сшито оно было самой Зиной, но по виду не уступало магазинному и даже было красивее, потому что Зина вложила в платье свою душу. Цвет берлинской лазури интересно оттенял смуглую Зинину кожу и подчеркивал выразительность ее черных глаз. Девочка выбрала удачный фасон, который должен был скрыть угловатость и худобу и придать немного женственности ее мальчишеской фигуре. Ада как завороженная рассматривала кружевные оборки на лифе и пышную юбку. И даже мысленно представила себе, как кружится в платье по паркетному полу, ловя свое отражение во множестве зеркал.
– Нравится? Бери! Даю тебе надеть на Новый год.
– С чего такая щедрость? – подозрительно спросила Ада, предполагая какой-то подвох. Зинка в последнее время со своим шитьем не расставалась, пропадала в мастерской все часы отдыха – торопилась закончить платье к празднику.
– Я другое надену, – уклончиво ответила девочка, – в этом я по-дурацки выгляжу. Особенно когда ноги в танце задираю. Если бы Макарониха не поставила меня танцевать…
– Так на дискотеку бы переоделась.
– На дискотеку? В этом? – засмеялась Зина и вдруг, понизив голос, призналась: – Мне хотелось иметь такое платье… понимаешь? У меня никогда такого не было и вряд ли будет. Я просто хотела его иметь. Мерить. Трогать. Знать, что оно у меня есть. Это платье – моя мечта. Но носить я его не смогу. Меня засмеют! Задира Зинка – и в таком прикиде.
– А мне, значит, оно пойдет? – насмешливо спросила Ада. И тут же одернула себя: соседка, чего доброго, обидится – рассердить ее у Ады и в мыслях не было.
– А ты померяй! – подмигнула Зина.
Ада спрыгнула с подоконника. Не то чтобы ей хотелось наряжаться на Новый год, напротив, она собиралась высидеть лишь торжественную часть и ужин, а потом улизнуть в спальню и лечь спать. Но в угоду Зине, которой очень хотелось явить свой шедевр свету, взяла платье и удалилась за шкаф.
– Ну как? – спросила Ада, появляясь через минуту перед соседкой.
– Шик! – восхищенно присвистнула та, то ли любуясь своим творением, то ли тем, как оно сидит на Аде. – Словно на тебя сшито! И, кстати, оба глаза у тебя теперь кажутся синими!
Последний аргумент, оказавшись самым весомым, достиг своего результата.
Это синее платье сыграло в ее жизни судьбоносную роль, как бы пафосно это ни звучало. Но Ада, сама не любящая напыщенности, так и звала про себя то Зинино платье судьбоносным…
На того мужчину она обратила внимание, едва лишь он вошел в актовый зал. И сразу же, еще до того, как его представили публике, поняла, кто он: тот самый владелец предприятия, название которого Ада не запомнила за ненадобностью – спонсор, почтивший милостью забытый богом уголок. Ада подумала, что мужчине уже хорошо за сорок, судя по щедро посеребрившей его виски седине, и что по возрасту он годится ей в отцы. Под торжественно-восторженную речь директрисы, представлявшей гостя публике, Ада успела немного помечтать о том, как здорово было бы, если бы этот мужчина оказался ее отцом. Она даже придумала себе, чем вызван его интерес к их интернату – тем, что он узнал спустя годы о том, что у него есть дочь, разыскал ее и… Тут фантазия Ады иссякла, потому что дальше надлежало придумать свою реакцию на встречу, но она не смогла. Как и многие интернатовские, девочка мечтала о настоящей полной семье и, чего уж греха таить, частенько перед сном размышляла о том, кто ее отец и где он сейчас. Придумывала различные истории, но только свои возникшие чувства, если бы такая встреча на самом деле произошла, представить не могла.
А мужчину тем временем усадили со всеми почестями в передний ряд, Ада заняла скромное место в углу, откуда ей было видно и сцену, и зрителей. Перед публикой появилась Светлана и объявила первый номер. Ада с неожиданно кольнувшей сердце ревностью отметила, что мужчина хлопает девушке с большим удовольствием. Наверное, если бы у него на самом деле была такая «потерянная дочь», то на эту роль больше всего подошла бы красавица Светлана.
Во время концерта смотрела Ада не столько на сцену, сколько на передний ряд, следя за реакцией мужчины на выступления, ловя украдкой его улыбки, адресованные не ей, представляя, что это она кружится на сцене и гость аплодирует именно ей, Аде. Она впитывала жадно каждый его жест: как он покачал головой, как провел ладонью по волосам, как наклонился к собеседнице – директрисе. Ей нравилось смотреть на него, разглядывать профиль, который она для себя окрестила орлиным, хотя на самом деле нос у мужчины был самый обыкновенный, прямой, без горбинки, не особо большой, не особо маленький. Но такое определение ей вдруг пришло на ум и показалось интересным. Нравилось смотреть на его подбородок – чуть загнутый кверху, так, что между ним и нижней губой образовывалась уютная ямочка. Любовалась круто изогнутой и будто углем вычерченной бровью. И вдруг мужчина, словно почувствовав взгляд, повернулся. И подмигнул. Подмигнул ей – Аде, мгновенно покрасневшей. Как хорошо, что в полумраке не видно румянца! Спрятаться за чью-либо спину она не могла, потому что стояла одна. И вот, пожалуйте, сама оказалась как на ладони. Уйти? А вдруг гость поймет, что она смутилась и ушла именно из-за него? И она осталась. А мужчина, потеряв интерес к происходящему на сцене, то и дело бросал взгляды в сторону Ады: то улыбался, то в шутку хмурил брови-дуги, то качал головой. Девушка смущенно комкала руками подол платья, казавшегося ей теперь слишком расфуфыренным, и металась от желания провалиться сквозь землю до вызывавшего щекотку в животе стремления подойти к этому мужчине и заговорить с ним.