Джон подумал с минуту и покачал головой.
— Я не настолько дурной, чтобы торговаться, когда под кайфом, — засмеялся он. — Да ладно, черт с ним. Сколько у тебя этой белой молнии?
— Два ящика ликера, «белой молнии» и мускатного бренди в литровых бутылках. Еще у меня есть два ящика пива. Затем некоторое количество копченой дикой кабанятины и оленины в банках. Есть пятигаллонная канистра бензина. Я могу отдать бензин, но хочу получить канистру назад или такую же пустую.
Четный Джон кивнул.
— Ну, полагаю, я могу дать тебе за все это ящик «панателас».
Обычная нахмуренность Майка сменилась улыбкой.
— Теперь я понимаю, почему тебя зовут Честный Джон.
— Майк, — сладко улыбнулась Шэрон, — позволь мне поторговаться.
— Ох-хо, — произнес Честный Джон, откладывая самокрутку. — Что-то мне не нравится, как это прозвучало.
— Я не упоминала, что прослужила шесть месяцев офицером по снабжению? — спросила она, похрустывая пальцами и наклоняясь вперед. — Я вот спрашиваю себя: а знают ли местные власти в полном объеме о твоем грузе…
Ноу-Нэйм-Ки, Флорида, Соединенные Штаты Америки, Сол III
5 октября 2004 г., 08:32 восточного поясного времени
Майк бережно поставил последнюю коробку вручную скрученных «империалов» на верхний ряд. Сигары были связаны бечевкой в пучки по пятьдесят штук, дюжина связок на коробку. В багажнике «универсала» коробки с сигарами и бочонки с ромом размещались плохо.
Честный Джон потер лицо и скривился.
— Черт, ведь знал же, что не стоит торговаться, когда пьян.
— И также никогда не играй с ней в покер, — посоветовал Майк. — Она обчистит тебя догола.
— Уже обчистила, — простонал торговец.
— О, чепуха, — сказала Карен. — Сам знаешь, что эта вымоченная в вине оленина пойдет в Гаване «на ура». Не говоря уже о мускатном бренди. У тебя их с руками поотрывают.
Торговец только фыркнул, но затем улыбнулся.
— Приятно было познакомится с вами, ребята, — сказал он Майку с Шэрон. — Вы там поосторожнее. Не сваляйте дурака.
Майк отвернулся от того места, куда привязывал пустую канистру, и нахмурился на торговца.
— В каком, говоришь, ты был звании? — спросил он.
— Старшина третьего класса, — ответил Джон. Он слегка улыбнулся и захлопал по карманам цветастой рубахи, пока не нашел «панателу» и спички. Он чиркнул спичкой о ноготь большого пальца и прикурил сигару. — А что?
— «Не сваляйте дурака» — не флотское выражение, — сказал Майк.
— Должно быть, где-то слыхал, — ответил торговец.
— Да-да, — отозвался Майк. — И не сказал ли ты, что лишь недавно получил призывную повестку?
— Недели две назад, — настороженно согласился Джон. — А что?
— А так, — с улыбкой произнес Майк — Просто размышляю. Большинство повесток разошлось в прошлом году. Я могу припомнить только одну группу, которая получила повестки в течение нескольких последних месяцев.
— О чем вы двое говорите? — спросила Шэрон, нахмурившись.
— Да так, ни о чем, — сказал Майк, закрывая багажник «тахо».
— Ребята, — сказал Гарри, обнимая Шэрон. — Берегите себя, ладно?
— Мы постараемся, — сказала Шэрон.
— Давайте знать о себе, — сказала Карен, улыбаясь. — Герман захочет услышать о всех ваших больших приключениях.
— О’кей, — сказала Кэлли, обнимая женщину. — Я прослежу, чтобы они ему писали.
— Ну что ж, — сказал Джон. — Не привык я к слезливым прощаниям, и мне надо не упустить прилив.
Он обнял Шэрон и Кэлли и помахал Майку.
— Скажи этой здоровой образине Кидду, что Ядовитый передает привет.
— Обязательно, — с улыбкой сказал Майк.
— И передай Тэйлору, что он может поцеловать мою жирную белую задницу.
— О’кей, — фыркнул Майк.
— Держи ноги и колени сомкнутыми, змей, — закончил Джон и пошел к причалу. Он было закричал, зовя своих двух членов экипажа, но тут же передумал и просто сошел в лодку и погреб к выходу из бухты.
Когда он уже удалился на приличное расстояние, из одного из покинутых бунгало выскочили два полуодетых достойных джентльмена, преследуемые двумя сыплющими проклятиями женщинами, и бросились по берегу к удаляющейся лодке.
— Что говорили эти женщины, мам? — бесхитростно спросила Кэлли.
— Кажется, «До свидания, милый», — ответила Шэрон, подталкивая ее к заднему сиденью.
— Ага, — произнесла Кэлли. — А мне почему-то послышалось: «А где деньги?»
Майк рассмеялся и пожал руку Гарри.
— Спасибо, что приютили нас.
— Приезжайте в любое время, — отозвался Гарри. — За счет заведения.
Майк кивнул и улыбнулся, затем забрался в «тахо». Он повернулся к Шэрон и пожал плечами:
— Готова к чертовски длинной поездке?
— Конечно. И на этот раз не будем заезжать к моим родителям.
— Нормально. Я думаю, если мы сейчас поедем в сторону Мэйпорта, ты сможешь там сесть на челночный рейс. Затем мы с Кэлли вернемся к отцу. Я смогу сесть на самолет в Атланте или Гринвилле.
— О’кей, — отозвалась она с печальной улыбкой. — И одна последняя ночь?
— Да, — ответил он. — Одна последняя ночь. И до следующего раза.
Шэрон кивнула. Конечно же, до следующего раза. Понадобилась сила власти самого высочайшего командного верха, чтобы дать им обоим отпуск в этот раз. И они оба будут в самой гуще сражения. Но, конечно же, следующий раз обязательно будет. Майк тронул «тахо», машина выехала с парковки и захрустела по выложенной ракушечником дорожке Каждый думал об одном и том же.
Геосинхронная орбита, Сол III
9 октября 2004 г., 14:44 восточного поясного времени
— Завербуйся во Флот и посмотри Вселенную, а, Такаги? — задумчиво произнес лейтенант Майк Стинсон в который раз, глядя на вращающиеся звезды через прозрачный пластрон фонаря своего истребителя.
— Да, друг мой. Вербовщики не лгали на этот раз.
Капитан Такао Такаги считался лучшим пилотом-истребителем японских Сил Самообороны, когда ухватился за подвернувшуюся возможность перевестись в Отряд Истребителей Ударных Сил Флота. Он сознавал объективную реальность ситуации, что без дредноутов, способных сокрушить боевые сферы послинов, истребители смогут только слегка поклевать их поверхность. Что оружие послинов космического базирования скорее всего просто смахнет с неба ограниченное количество имеющихся истребителей. Он сознавал, что его шансы когда-либо увидеть покрытые снежными шапками горы Хонсю были тоньше волоса. Но он также понимал древнее заклинание японского воина, слова, запечатленные в самой глубине сердца каждого японского солдата, моряка или летчика: Долг тяжелее горы, смерть легче пера.