— Только один, дорогой.
— Один? А из за границы наложенным платежом нельзя выписать еще парочку?
Тогда ему объяснили, что заключение смешанных браков совершается без особой торжественности.
— То есть как это смешанных? Я ведь не негр какой-нибудь.
— Нет, дорогой, между католиками и протестантами.
— О, только-то? Тогда этот брак скоро перестанет быть смешанным. Я приму католичество. Что нужно для этого сделать?
Леди Марчмейн была подавлена и озадачена этим новым оборотом дела; напрасно она говорила себе, что из милосердия должна отнестись к его намерению серьезно, — ей вспоминалась другая свадьба и другое обращение в католичество.
— Рекс, — сказала она, — боюсь, что вы плохо представляете себе, какой важный шаг в деле веры задумали совершить. Великий грех был бы пойти на это, не уверовав искренне.
Но он уже научился разговаривать с нею
— Я не прикидываюсь таким уж набожным, — ответил он ей, — и не корчу из себя богослова, но мое мнение, что две религии в семье — это плохо. Вера человеку нужна. И если ваша церковь хороша для Джулии, значит, она и для меня хороша.
— Ну что ж, — сказала она — Я позабочусь, чтобы вы получили наставление в вере.
— Послушайте, леди Марчмейн, у меня нет времени. Наставление это с меня как с гуся вода. Пусть мне просто дадут бумаги, я поставлю, где надо, подпись, и дело с концом.
— На это обычно уходят месяцы, иногда вся жизнь.
— А я схватываю на лету. Испытайте меня.
И Рекс был отправлен на Фарм-стрит к отцу Моубрею — духовному лицу, прославленному триумфами над твердолобейшими из обращаемых в католическую веру. После третьей беседы отец Моубрей был приглашен к леди Марчмейн на чашку чая.
— Ну, как вы находите моего будущего зятя?
— Более трудного прозелита я не встречал за всю мою жизнь.
— Неужели? Я думала, он будет во всем так послушен.
— Вот именно. К нему совершенно не подступишься. Кажется, у него нет ни намека на собственную духовную любознательность и естественное богопочитание. В первый день я захотел узнать, какова была его прежняя религиозная жизнь, и спросил, как он понимает молитву. Он ответил: «Я никак не понимаю. Вы сами мне скажите». Я попытался что-то выразить в двух словах, а он сказал: «Ну хорошо. Это — про молитву. Дальше что идет?» Я дал ему с собою катехизис. А вчера спросил его, одно ли есть у Господа нашего естество. Он ответил: «Сколько вы скажете, мой отец, столько и есть». Потом я спросил у него: «Если папа Римский поглядит на небо, увидит тучу и предскажет дождь, обязательно ли будет дождь или нет?» — «О да, отец мой, обязательно». — «Ну, а если всё-таки дождь не пойдет?» Он подумал минуту и говорит: «Я так понимаю, что он пойдет, но вроде как духовный дождь, а мы из-за грехов наших его не увидим». Леди Марчмейн, он не соответствует ни одной разновидности язычества, известной миссионерам.
— Джулия, — сказала леди Марчмейн дочери, когда отец Моубрей ушел. — Ты уверена, что Рекс делает это не только с той целью, чтобы доставить нам удовольствие?
— Едва ли ему могло прийти такое в голову, — ответила Джулия.
— Значит, он искренен в своем обращении?
— Мамочка, он твердо и бесповоротно решил принять католичество. — А про себя Джулия добавила: «За свою долгую историю святая церковь перевидела немало странных прозелитов. Едва ли армия Хлодвига состояла только из убежденных католиков. Одним больше, одним меньше — не велика беда».
Через неделю иезуит снова пришел к чаю. Начались пасхальные каникулы, и Корделия была дома.
— Леди Марчмейн, — сказал их гость, — вам следовало бы избрать для этой роли кого-нибудь из молодых отцов. К тому времени, когда Рекс станет католиком, меня давно уже не будет в живых.
— Неужели? А я думала, всё идет хорошо.
— Всё и шло в определенном смысле неплохо. Он выказывал исключительное рвение — принимал на веру всё, что я говорю, запоминал целые куски, не задавал никаких вопросов. Не нравилось мне всё это. Он словно лишен чувства реальности. Но я знал, что он попадет в сферу стойкого католического влияния, и был готов принять его. Временами приходится идти на риск — со слабоумными, например. Никогда не скажешь с уверенностью, что они поняли, чего не поняли, но, если имеется кто-нибудь, кто будет за ними присматривать, мы в таких случаях готовы идти на риск.
— Ах, как жаль, что Рекс этого не слышит! — вздохнула Корделия.
— Но вчера я всё понял. Беда современного образования в том, что оно маскирует истинные размеры человеческого невежества. С людьми старше пятидесяти мы точно знаем, чему их учили, а чему нет. Но молодые люди снаружи все такие образованные, такие знающие, и, только когда эта тонкая корка знания прорывается, видишь под нею глубокие провалы, о существовании которых даже не подозревал. Возьмите вчерашний случай. Всё, казалось, шло прекрасно. Он помнил наизусть большие куски из катехизиса, выучил «Отче наш» и «Богородица дево радуйся». Потом я, как водится, спросил, не мучают ли его какие-нибудь сомнения. Он поглядел на меня заговорщицки и сказал. «Послушайте, святой отец, по-моему, вы со мной хитрите. Я решил принять вашу веру и приму, но вы уж очень много недоговариваете». Я поинтересовался, что он имеет в виду, и он ответил: «У меня был долгий разговор с одним лицом католического вероисповедания — очень набожным и образованным человеком, и я от него кое-что узнал. Например, что спать нужно ложиться ногами на Восток, потому что в этом направлении находится рай и если умрешь ночью, то прямо туда и зашагаешь. Я, разумеется, готов спать ногами в любом направлении, как захочет Джулия, но неужели вы думаете, что взрослый человек может поверить насчет шагания на небо? А как насчет того, что римский папа назначил свою лошадь кардиналом? Или насчет этой коробки на паперти, куда надо положить фунтовую бумажку с чьим-нибудь именем и этот человек попадет в ад? Я ничего не говорю, может, во всем этом и есть какой-то смысл, — сказал мне он, — но вам следовало самому мне рассказать, чтобы я не узнавал от кого-то еще».
— Бедняга, что всё это может означать? — изумилась леди Марчмейн.
— Вы сами видите теперь, как еще ему далеко до церкви.
— Да, но кто ему это наговорил? Уж не во сне ли ему всё приснилось? Корделия, в чем дело?
— Какой болван! Мамочка, какой потрясающий болван!
— Корделия, это ты?
— Ох, мамочка, ну кто бы мог подумать, что он на это клюнет? Я ему и не то еще нарассказала. Про священных мартышек в Ватикане — всё в таком роде.
— Ну что ж, мне вы работы прибавили немало, — заметил отец Моубрей.
— Бедный Рекс, — сказала леди Марчмейн. — Знаете, это даже внушает к нему симпатию. Вы должны обращаться с ним, как с умственно отсталым ребенком, отец Моубрей.
Так наставления в вере были продолжены, и отец Моубрей Дал наконец согласие принять его в лоно святой церкви за неделю до свадьбы.