Гарри – его шанс начать новую жизнь. И Софи показала Лайаму, как следует, преодолев страхи, воспользоваться этим шансом. Она полностью доверилась ему. А как поступил он? Возмутился!
Он лишил ее возможности объясниться. Своими поступками он осудил ее, в то время как она заслуживает самого лучшего.
Софи совершила ошибку. Единственную ошибку. А он, Лайам Степлтон, повернулся к ней спиной, хотя по ее лицу понял, что она страшно жалеет об этом. В ее глазах была такая боль, будто наступил конец света.
А он ушел.
Лайам снова рухнул на ящик. Она права – он позволил плохому одержать над ним верх. Сердце тяжко забилось в груди. Неужели такой пример он хочет подать Гарри?
Разве таким мужчиной должен вырасти малыш?
Когда на следующее утро Софи с ребенком на руках вошла в кухню, Лайам уже приготовил завтрак для Гарри. При виде его Софи остановилась как вкопанная. Как долго он здесь просидел? Всю ночь?
Лайам выглядел усталым и одиноким. От волнения у нее сдавило горло. Она не могла пошевелиться.
– Доброе утро, – наконец с трудом выговорила она.
– Доброе утро.
Ей показалось, что слово «доброе» он процедил сквозь стиснутые зубы. Лицо его было непроницаемым. Наверное, под этой маской скрываются гнев или боль.
Он встал из-за стола с такой естественной грацией, что Софи не смогла не восхититься, подошел к ней и взял Гарри. Ни сказав ни слова, Лайам захватил детский завтрак и вышел через заднюю дверь.
Все было яснее ясного: он не хочет, чтобы Гарри находился с ней. Софи охватила такая боль, что она согнулась пополам, будто кто-то ударил ее в живот. Лайам не считает ее достойной общения с малышом. Теперь он знает – точно так же, как всегда знала Софи, – что она не имеет права заниматься детьми.
Софи схватилась за стул и медленно опустилась на него.
Лайам поступил правильно. Конечно, она заслужила подобное отношение, однако даже через семь лет ей трудно смириться с этим. Но почему Лайам не позволил ей попрощаться с Гарри?!
– Ты плачешь, Софи?
Она вздрогнула. В дверях веранды темнел силуэт Лайама. Женщина закрыла лицо руками.
– Слезы – это не всегда плохо, – сказала она. – Если учесть, сколько потерь у тебя было, ты очень жесткий человек, поскольку не пролил ни слезинки.
Лайам ничего не ответил.
– Ты что-то забыл?
– Ничего.
Она нахмурилась:
– Где Гарри?
– Завтракает с Робом. – Войдя в кухню, Лайам взял стул и уселся на него. – Нам никто не должен мешать. Все в порядке, – добавил он, когда Софи открыла рот. – У Гарри есть игрушки, и Роб знает, как обращаться с ребенком.
Она кивнула. Ведь именно Лайам усыновляет Гарри, а не она. Именно Лайам теперь решает, что будет лучше для него.
– Какая потеря заставляет тебя плакать, Софи?
– Гарри. – «И ты», – про себя добавила она.
– Ты по-прежнему тетя Гарри. Вы любите друг друга. И я не собираюсь препятствовать его встречам с тобой.
У Софи перехватило дыхание. Не собирается?
– Даже после моего признания? – спросила она.
– Расскажи мне, как это произошло.
На лице Софи мелькнула усталость.
– Зачем? Ты уже осудил меня.
– Я не имею права судить тебя, Софи. Я и сам совершил в жизни много ошибок. Я далеко не идеален. И в четыре часа утра меня осенило, что я не имею права требовать совершенства от тебя.
Она изумленно взглянула на него:
– Но…
– Вчера я испытал шок. И меня охватил гнев. Я вспомнил, через что пришлось пройти нам с Белиндой. Но мне хочется понять тебя.
Софи скрывала свой аборт гораздо тщательнее, чем изнасилование. Она никому не говорила о нем, но Лайаму, наверное, следовало рассказать об этом в первую очередь.
– Сколько лет тебе было тогда? – продолжал Лайам. – Почему ты сочла аборт наилучшим решением?
– Мне было восемнадцать. – Софи помедлила, сглотнув комок в горле. – Я находилась в тяжелом душевном состоянии. Мама умерла… Потом изнасилование… Кроме того, на руках у меня осталась двенадцатилетняя сестра. И в жизни моей не было места для ребенка. Все силы уходили на то, чтобы заработать деньги для себя и Эмми, а крошечный младенец потребовал бы постоянной заботы – и я не знала, как со всем справиться.
Софи прикусила губу, вспоминая о том, как под воздействием страха и паники семь лет назад приняла это решение. Ей казалось, что некая злая сила загнала ее в угол, и она не видела выхода.
– Ты была так молода, – тихо сказал Лайам.
– Но это не самое худшее. – Софи заставила себя продолжать. – Я была так напугана, что ненавидела этого ребенка. И я не могла смириться с тем, как он был зачат…
Лайам схватил ее за руку:
– Ты забеременела после изнасилования?
Она кивнула:
– Знаешь, что было самое ужасное? Меня преследовала мысль, что тот страшный человек захочет отнять у меня ребенка. – Оттолкнув руку Лайама, Софи вскочила с места и заметалась по кухне. – Насильнику нельзя доверять воспитание детей.
Лайам поднялся, однако она жестом побудила его остаться на месте.
– Хотя даже это не самое худшее. – Пусть Лайам знает все. Софи запнулась, схватившись за спинку стула. – Я не могла не думать о том, что будущий ребенок, вероятно, станет таким же насильником, как его отец.
Просыпаясь ночами в холодном поту, она ворочалась в постели, не в силах избавиться от мучительной мысли. Софи закрывалась в ванной комнате, чтобы Эмми не могла услышать ее рыдания. Отчаяние постоянно грозило захлестнуть ее с головой и удушить.
На секунду ей показалось, что все эти страхи сейчас вырвутся наружу и снова овладеют ею.
– Софи!
Что-то в голосе Лайама заставило женщину замереть. Он обошел вокруг стола, взял ее за плечи, повернул лицом к себе.
– То, что случилось с тобой, Софи, это… Я очень сожалею! – Его голос был тихим и напряженным. – Я не должен был уходить вчера. Мне следовало выслушать тебя.
– Не стоит жалеть меня, Лайам! Я не заслуживаю этого! – Софи готова была разрыдаться.
Он крепче сжал ее плечи:
– Ни один человек не сможет обвинить тебя.
– Почему? – Она вырвалась из его рук, и неожиданно гнев вскипел в ее душе. – Меня необходимо осудить за то, что я натворила. Разве ты не понимаешь? Я выбрала то, что было лучшим для меня, а не для ребенка! – Софи отвернулась. – О, я была права лишь насчет одного: мне нельзя воспитывать ребенка. – Она взглянула на Лайама. – Но это не значило, что его следовало убить! Я должна была родить малыша и отдать его тому, кто полюбил бы его всем сердцем! А я отняла у него жизнь.