Женщина исчезла за углом, а я камнем свалилась на мостовую. Закрыв глаза, я попыталась отдышаться. По мере того как она удалялась от меня, уходя в ночь с бог знает какой целью, охватившая меня боль начала стихать.
Это была самая опасная из всех созданных Фейри реликвий – и она свободно разгуливала по нашему миру.
Становилось жутко при мысли о том, что до сегодняшнего вечера «Синсар Дабх» не знала о моем существовании.
А теперь узнала.
Она смотрела на меня, видела меня. Я не могу этого объяснить, но я чувствовала, как книга непонятным образом пометила меня, словно птицу окольцевала. Я смотрела в бездну, и бездна взглянула на меня. Все вышло так, как говорил мне папа: «Хочешь узнать, что такое жизнь, Мак? Все просто. Продолжай смотреть на радугу, детка. Смотри на небо. Мы все получаем то, чего ждем. И если ты ждешь от мира добра, ты найдешь его. Но если ты ищешь зло… в общем, лучше не надо».
Какой идиот, ворчала я, заставляя себя подняться с мостовой, наделил меня особыми силами? Какой дурак решил, что я могу что-то сделать с проблемами такого масштаба? И как я могу не охотиться на зло, раз уж я одна из тех немногих, кто может его видеть?
Улицу снова заполонили туристы. Двери пабов распахнулись. Тьма отхлынула. Опять заиграла музыка и мир пришел в движение. От мостовой эхом отражался смех. Мне на секунду стало интересно, в каком мире живут они. Точно не в моем.
Меня стошнило. Я совершенно не думала о том, что могу попасться кому-то на глаза. Меня выворачивало до тех пор, пока желудок полностью не опустел. После чего меня еще несколько минут рвало желчью.
Я заставила себя подняться на ноги, вытерла рот тыльной стороной ладони и уставилась на свое отражение в витрине паба. Я была грязной, мокрой, и от меня дурно пахло. Мои волосы превратились в паклю, пропитанную грязью, пивом и… его производными. Я не могла заставить себя не думать об этих самых производных. Никогда нельзя с точностью сказать, какая дрянь течет по дублинским канавам в выходной день. Я сдернула заколку, собрала пряди на затылке и заколола их так, чтобы ни одна из них не касалась моего лица.
Мое платье было безнадежно испорчено, спереди не хватало двух пуговиц, я умудрилась сломать каблук на правой туфле, а колени покрылись сеткой кровавых царапин.
– Я вижу, девушка решила нам продемонстрировать, что означает выражение «напиться до упаду», а? – со сдавленным смешком произнес один из прохожих.
Его товарищи загоготали. Их было около десятка, все одеты в джинсы и свитера, поверх которых виднелись красные шарфы или галстуки-бабочки. Холостяцкая вечеринка, праздник тестостерона. Они обошли меня, сделав широкую дугу.
Эти люди понятия не имели о том, что тут только что произошло.
Неужели всего двадцать минут назад я улыбалась, шагая по Темпл Бар Дистрикт, чувствуя себя энергичной, привлекательной, готовой ко всему, что этот мир может мне предложить? Двадцать минут назад они окружили бы меня и стали заигрывать.
Я сделала несколько неуверенных шагов, пытаясь идти так, словно под правой пяткой не было зазора в восемь сантиметров (память о погибшем каблуке). Это было непросто. У меня все болело. И хотя боль от соседства с книгой продолжала стихать, я чувствовала себя избитой и с ног до головы покрытой синяками от соприкосновения с ее силой. Если последствия сегодняшней встречи с «Синсар Дабх» будут такими же, как после предыдущей, то мне обеспечены несколько часов шума в висках и несколько дней головной боли. Свидание с Кристианом МакКелтаром, молодым шотландцем, который знал мою сестру, определенно откладывалось. Я оглянулась в поисках потерянного каблука. Его нигде не было. Я. любила эти туфли, черт бы все подрал. Я несколько месяцев копила на них деньги!
Глубоко вздохнув, я посоветовала себе смириться. На данный момент у меня полно более важных проблем.
Я не отключилась.
Я была в пятидесяти метрах от «Синсар Дабх» и все время оставалась в сознании.
Бэрронс будет доволен. Он будет просто светиться от радости, если, конечно, его строгое холодное лицо способно на это. Обычно оно больше всего походило на работу умелого скульптора, который решил передать жестокость и дикость незапамятных времен. И поведение Бэрронса соответствовало его облику.
Судя по всему, события последних дней все же «разбавили» меня и теперь я стала больше похожа на книгу. Я стала злой.
Пока я шагала обратно к магазину, начался дождь. Мне пришлось хромать под ледяными струями. Я ненавижу дождь. По многим причинам.
Во-первых, он мокрый, холодный и мерзкий, а я и без того промокла и продрогла до костей. Во-вторых, когда идет дождь, не светит солнце. Я же – исключительно солнцелюбивое существо. В-третьих, ночной Дублин во время дождя становится еще темнее, чем обычно, отчего монстры радостно наглеют. В-четвертых, от дождя следует прятаться под зонтом, а прячущийся от дождя человек автоматически старается опустить зонт пониже, особенно если капли, как сейчас, бьют прямо в лицо. И я не исключение. А в таком положении не видно, кто идет тебе навстречу. Если на людной улице столкновение с встречным закончится бормотанием извинений или приглушенными проклятиями, то в Дублине, в моем случае, я могу натолкнуться на Фейри (ведь меня, в отличие от нормальных людей, их чары не отпугивают) и выдать себя. Мораль сей басни: когда в Дублине идет дождь, я просто не осмеливаюсь открывать зонт.
И вроде бы ничего страшного, если бы не одна маленькая деталь: здесь, мать его, все время дождит.
А значит, я все время промокаю, что приводит нас к пятому пункту, почему я особенно не люблю дождь: мой макияж течет, а прическа начинает напоминать любовно пожеванную коровой копну сена.
И все же у каждой темной тучи есть серебристая кайма и в плохом есть светлые моменты: после такого принудительного душа я хотя бы перестала невыносимо вонять.
Я свернула на свою улицу. Нет, не совсем на свою, конечно.
Моя улица находится в четырех тысячах миль отсюда, на старом добром провинциальном Глубоком Юге. Это солнечная, буйно цветущая улочка, окаймленная восколистными магнолиями, великолепными азалиями и могучими дубами. И на моей улочке не идет непрерывно дождь.
Но я не могу сейчас отправиться домой, я слишком боюсь привести в родной Ашфорд монстров, которые могут за мной увязаться. И раз уж мне нужно называть какую-нибудь улицу своей, пусть это будет мрачная мокрая улица Дублина.
Подходя к магазину, я внимательно рассматривала старомодный фасад нашего четырехэтажного дома. Внешние прожектора на фронтоне, по бокам и позади здания обрамляли магазин плотным коконом света. Яркая жестяная вывеска «Книги и сувениры Бэрронса» висела перпендикулярно дому, раскачиваясь на латунном шесте от усилившегося к ночи ветра. Стилизованные под старину окна в зеленых рамах тускло подмигивали неоновым знаком «Закрыто». Янтарный свет декоративных фонарей, висящих в нишах на вмурованных канделябрах, падал на крытый известняковый портик у главного входа в магазин. Богато украшенные мозаикой двери из красной вишни мерцали отблесками этого света между двух колонн.