Его удивило, что мебель стояла на местах — и древний шкаф с точеными балясинками сверху, и стулья, и столы. В допотопной тумбе Ирка нашла какую-то замшелую посуду, и Виктор буквально обалдел, когда Ирка, лукаво улыбаясь, подала ему пыльную кружку с польским орлом, узником за решеткой и надписью «Тюрьмы панской Польши».
Вот со спальными местами было неважнец. Кроватей было аж три штуки. Но панцирные сетки были безбожно растянутыми, а матрасов и в помине не было. Пара подушек, тяжелых, с отсыревшим пером, стремного вида, с какими-то неприятными разводами на наволочках.
Решили пока не осматривать все тщательно, видно было, что дом можно занять и жить в нем. Стекол не хватало половины, рамы гниловаты, но вставить стекло для Виктора было не проблемой — он умел это делать. Вот защитить окна чем-то вроде решетки и продумать запасной выход, на всякий случай, было уже сложнее.
Заглянули в чулан и сарай, примыкавший к дому с другой стороны. Уже и свинками там не пахло. Нашелся еще кой-какой огородный инструмент, но весьма убогий.
Впрочем, Виктор и такого не имел.
Когда вылезли из дома, Ирка, словно что-то вспомнив, поманила пальчиком суженого и пошла к третьему от Арининого дому. Крыша у того прогнулась седлом, напоминая варварские жилища вождей — галльских или германских. За домом оказалась бревенчатая покосившаяся пристройка, не то большеватая банька, не то маловатый гаражик. Что удивительно, крыша этого сооружения еще каким-то чудом сохранилась. В отличие от дома. Заперто это все было на проржавленный замок, висящий тут явно не один десяток лет.
— И что тут?
— Свадебный подарок! «Газенваген»!
Виктор сильно озадачился. Во-первых, с какой стати душегубка может быть свадебным подарком? Во-вторых, как она тут могла оказаться?
Тем не менее он сходил за фомкой и, подцепив замок, дернул. Замок удержался. А вот железяка, на которой он был прицеплен, вырвалась из трухлявой древесины ворот. Створки вросли в землю. Да еще и снегом их присыпало. Пришлось покорячиться.
Наконец, выломав одну створку — петли не выдержали, Виктор вошел в «баньку».
Стоявшее в ней сооружение было закрыто ветхим, расползшимся белесым брезентом. Поднимая пылищу, Виктор с супругой стянули полотнище.
Под ним оказалось что-то очень знакомое — изрядно потрепанная грузовая машина с какими-то здоровенными баками по бокам перекошенной кабины без стекол.
— Ну, дела! Это еще что такое?
— Я ж говорю — «газенваген»! Он на дровах ездил!
— Тьфу, глупая баба! Не «газенваген», а «газгольдер».
— Не, «газгольдер» — это такая круглая кирпичная башня на набережной. А это — «газенваген». Мне так Арина сказала.
Виктор на минуту задумался. Да, пожалуй, не «газгольдер»… Черт, как же его… Ну неважно. Он осмотрел эти баки и трубы. Видно было, что когда-то их густо обмазали тавотом. Потыкав пальцем, Витя отметил, что тавот как камень. Может, из-за холода, а может, и по возрасту.
— Подарок-то еще тот… На фига нам этот механический мертвяк нужен?
— Сосед Арины все его хотел в порядок привести. Рано умер, а то б починил.
— А нам-то какой прок?
— Раньше делали прочно и просто, и раз сосед собирался это починить, то и ты мог бы. Чем дизелюху гонять, лучше б эту, на дровах. Не сможет ездить, так хоть как генератор для электричества. А если еще и ездить будет — бензин сэкономим.
Виктор присел на корточки. Колеса у машины, сейчас уже он понял, что это полуторка, давным-давно сдулись и сплющились. Автомобиль практически сидел брюхом на сгнивших досках. А что, можно и попробовать… Ведь видел же он, как отреставрировали валявшуюся неподалеку от Мясного Бора в лесу такую же полуторку. Эта всяко в лучшем сохране. От той только двигатель с рамой оставались…
Супруги вышли из гаража, и Виктор задумчиво поставил вывернутую створку на место.
— «Газген» эта штука называется! Газогенератор! Вот, вспомнил!
— Ты у меня такой молодчина. — Ирка прижалась всем телом и игриво заглянула ему в глаза снизу вверх.
* * *
— Демократию разводить в окруженной крепости — последнее дело. Считаю, что тут должно быть все просто и по-военному внятно. — От металлического Михайлова чего-то другого и ожидать нечего.
— Все-таки может ли кто-нибудь внятно сказать, что считается приоритетным в случае осады?
— Полезно все, что дает возможность гарнизону крепости перенести осаду, а вредно все, что снижает обороноспособность. Что, Доктор, руку тянете?
— Ну, мне кажется, что мы сейчас заберемся в дебри дискуссии о добре и зле. Позволю себе сказать пару слов — был у нас такой санитар, Евгением звали, так вот он высказался так: добро — все, что позволяет виду выжить, а зло то, что ведет вид к гибели. Соответственно этот постулат подходит и для нашего гарнизона.
— Что-то такое было в Третьем рейхе, — вмешивается седой сапер. То же, «что для рейха благо — то и добро». Потом они с этим благом допрыгались до выжигания деревень с унтерменшами [45] и массовой ликвидации взятых в плен недочеловеков. Потому как для Рейха геноцид считался благом.
— Так вот я ж не зря сказал о виде. Поведение Третьего рейха как раз биологическому виду было вовсе не добром. Скорее угрозой. И отсюда же привлекательность Третьего рейха. Зло вообще привлекательно и интересно.
— Ну-ка, ну-ка? И с чего же это зло интереснее?
— Товарищи, вам не кажется, что мы не в лектории и не в дискуссионном клубе?
— Погодите, Петр Петрович, тут вопрос действительно интересный. Хоть в кино, хоть в романах положительные персонажи скучные, а отрицательные запоминаются куда лучше.
— Так это и понятно, добро предсказуемо. Требует постоянных усилий, тяжелой работы. И так всю жизнь. И все знают, что положительный герой если взялся ухаживать за девушкой, то все будет по стандартному плану: цветы — букеты; ухаживания — поцелуйчики; свадьба — дети. Причем в количествах, обеспечивающих положительную демографию. И с ребенками тоже все ясно — родили, кормили, перепеленывали. В школу водили, домашнее задание проверяли. Сопли утирали… Изо дня в день одно и то же, планомерно и монотонно.
— А отрицательный?
— А вот здесь море вариантов. Не угадаешь. Он может изнасиловать девушку, бросить ее с ребенком, а то и продать в рабство, или взять себе в гарем, или приковать в подвале, или вообще посадить на кол… А из ребенка можно чучело набить, или суп сварить, или свиньям скормить…
— Скажете тоже!
Это та — толстушка. Ну, погоди, тетя!
— К моему сожалению, в реальной жизни и не такого насмотрелся, и вариантов у зла прорва. Я прекрасно помню офигевших гинекологов. У женщины опухолью в малом тазу оказалась бутылка из-под водки, маленькая и древняя, когда эти чекушки выпускали без бумажных этикеток, там весь текст был выдавлен рельефно. Других тогда и не выпускали.