Она звонила Аркадию из отеля, из Женевского аэропорта и из Шереметьево – сразу, как только получила багаж. Мобильный был недоступен, на домашнем никто не брал трубку. «Что такого, – думала она, – вечер пятницы, наверняка встретился с друзьями и засел в каком-нибудь злачном месте. Может, в баню пошли. Я-то должна прилететь только завтра, вот он и отрывается...»
Все оказалось проще. Гораздо проще.
Он забыл запереться на задвижку, только и всего. Если бы он это сделал, Ольга не смогла бы войти в квартиру сразу – этот замок нельзя было отпереть снаружи, ключом. Все остальные можно, а этот нельзя. Но он забыл, и она вошла.
Будь заперта задвижка, это мало бы что изменило, но осталась бы, по крайней мере, возможность для маневра: вскочить, одеться, накрыть постель, вылить недопитое шампанское, выбросить бутылку, распахнуть балкон в попытке проветрить... Сделать вид, что коллега приехала просить помочь по работе, так как в офисе фирмы не решилась обраться за помощью... Уболтать. Осталась бы хрупкая возможность уболтать. Ольга не застала бы факта.
Но он забыл. Просто расслабился: знал, что жена вернется только завтра. И она застала.
На несколько секунд она окаменела на пороге комнаты, потом повернулась и механически, как робот, прошла на кухню, упала на табурет и уставилась на красный глаз выключателя вытяжки, которую приобрели и установили в прошлом году. Как она радовалась этой вытяжке!.. Дура.
Хлопнула входная дверь, раздался характерный звук: теперь он запер дверь за задвижку. А может, он не сделал этого раньше – специально? Дура. Зачем ты прилетела? Почему не осталась до завтра? Сходила бы в оперу... Торопилась к любимому мужу? Возвращается жена из командировки, а муж...
Аркадий, в шортах и футболке, разгоряченный и смущенный – но совсем немного! – вошел на кухню. Поставил на стол пепельницу, вытащив сигарету, бросил рядом пачку. Закурил, сел.
Звон в ушах. Сердце под ледяным панцирем.
Она заставила себя повернуть голову и посмотреть на него. Голова опущена, на щеках легкий румянец (смущения? возбуждения?). Сигарета пляшет: губы трясутся.
– Ты ничего не хочешь мне сказать? – Она не узнала своего голоса.
Он едва заметно усмехнулся:
– Ты сказала фразу, которую так ненавидишь... Смотря что ты хочешь услышать.
– Я хочу услышать... Аркаша, почему это стало возможно... Почему это произошло. Давно ли ты с ней... И что будет дальше.
Он выпустил ноздрями дым и взглянул на нее.
– Ты не плачешь.
– А ты хочешь, чтобы я плакала?
Он пожал плечами:
– Это было бы естественно... в подобной ситуации.
– Но я не плачу, – сказала она. – Не сейчас и не перед тобой. Итак?..
– Много вопросов. – Он раздавил в пепельнице окурок. – У меня нет ответа ни на один. Ты оказалась не в то время не в том месте. Вот, пожалуй, и все.
Его слова заглушались звоном в ушах. Она зябко передернула плечами.
– Я видела...
– Нет, – перебил он. – Ты ничего не видела. Это все твое дурацкое воображение. Слишком много американских мелодрам. Воображение сыграло с тобой злую шутку. Давай попробуем остановиться на этом, Оля.
И он осторожно накрыл своей большой ладонью ее руку. Он совершенно успокоился, потому что считал, что произнес именно те слова, которые она услышит в своем теперешнем состоянии. А услышав, примет их, примирится с их логикой, положит на сердце. Так человек, которого обокрали в метро или контролеры выволокли из автобуса, когда у него не оказалось ни билета, ни денег, чтобы откупиться, и долго измывались над ним на остановке, орали и запугивали, – так человек старается забыть ту неловкость и стыд, свою беспомощность, которые пережил, переступить через них, убежать вперед во времени... И мозг помогает, завешивает шторками неприятное событие. И через пару-тройку дней при желании вспомнить, осторожно раздвинуть шторки, требуются немалые усилия...
Ольга знала, что не сможет. Слишком мало она видела, слишком недолго и... слишком много удалось ей увидеть за бесконечно долгий отрезок времени.
– Шампанское осталось? – спросила она, ощущая пенопластовую шершавость льда на сердце.
В его взгляде плеснуло веселое удивление: он поверил, что победил.
– Да... Ты хочешь шампанского?
– Принеси.
Пока он ходил в комнату за бутылкой, она достала чашку и бросила в нее кубик льда.
– Вот, – он отдал ей бутылку.
Ольга посмотрела на этикетку, оценила уровень («Вдова Клико», девяносто евро за бутылку), потом вылила в чашку все до капли. Получилось почти до краев. Пригубила. М-м... божественный вкус.
Отведя руку с чашкой, она выплеснула шампанское и лед в лицо мужу. От бессилия, конечно, однако на сердце стало чуть теплее. Маленький кубик льда попал Аркадию в глаз, но, слава богу, не повредил.
– Сука, – сказал потрясенный Аркадий, вытирая ладонью лицо.
– ...О чем ты думаешь? – спросил Вадим.
– Мы знакомы без малого три месяца, – сказала ему Ольга, – а ты ничего обо мне не знаешь.
– Расскажи.
– Не сейчас. Можно, я немного поем? И дай какой-нибудь одеколон, ноги натру, а то от этого зуда сойду с ума...
– Очень замечательно, – сказала Оксана. – Да тебя, дружок, оказывается, нельзя надолго оставить одного.
– Что там? – спросила Оксана с кухни.
Костя не ответил. Оксана, наскоро вытерев руки о полотенце, вошла в комнату.
Он сидел на диване, глядя перед собой. Преданный Фолиант лежал у него в ногах.
– Кто звонил, Костя? – спросила Оксана.
Он повернул голову. Вид у него был растерянный и расстроенный.
– Отказ, – ответил он. – Снова. Уже шестой за два дня.
Она пожала плечами:
– Ну и что? Ты очень хотел туда выйти?
– Понимаешь, я думаю, что многие из них звонят в «Сеть», на мое последнее место работы. А Кувшинович и рада – разливается соловьем. Меня предупреждали. Как бы то ни было, это уже тенденция, и она меня настораживает.
– Никакой тенденции нет, не выдумывай, пожалуйста. Пусть себе звонят на здоровье. Те работодатели, которые оценят тебя по-настоящему, поймут твой уровень и сообразят, как ты им нужен, не послушают злопыхательства какой-то вздорной бабенки. Вспомни, сколько было приглашений, и среди них пара-тройка не самых скверных вариантов. Другое дело – ты сам не захотел их принять, поскольку...
– ...не могу занижать планку, – подхватил Костя. – Зная свой уровень, я не стану опускаться ниже его.
– Значит, ты должен быть готов к отказам – и собственным, и со стороны работодателей, какими бы причинами они ни руководствовались. Без работы ты пока полтора месяца, срок ничтожный. И потом, сам знаешь: не все фирмы готовы удовлетворить твои запросы по зарплате, даже если понимают, что такой сотрудник им необходим. Извини, у меня мясо готовится... – Она вернулась на кухню и продолжала оттуда, громко: – Кость, что за паника? Не вижу причин. Денег на жизнь нам хватает, предложения тебе продолжают поступать... Чуть раньше, чуть позже – но ты выйдешь. У тебя ведь завтра еще одно собеседование?